Я воспринимал свою жизнь как непрерывный поход.
Каждая вещь, которая мне не казалась жизненно необходимой, действовала на
меня как излишний груз, и я безжалостно расставался с нею. Это целиком и
полностью относилось и к бумагам. Порою это даже принимало патологические
формы. Однажды я был в гостях у моего знакомого, опубликовавшего несколько
статей и брошюру по социологии. Он мне показал шкафы, битком набитые
документальными материалами, которые [9] он собирал в течение многих лет и
на основе обобщения которых сочинил свои статьи и брошюру. Вернувшись домой,
я уничтожил до последнего листочка все те материалы, которые я собирал,
работая над своей социологической теорией. На другой день я пожалел об этом:
кое-какие материалы пришлось добывать заново, причем уже с гораздо большими
усилиями.
При написании этой книги я использовал свою память и мои собственные
опубликованные сочинения, написанные точно так же по памяти. Публикуя их, я
никогда не претендовал на то, чтобы занять какое-то место в бесчисленной
армии советологов, политологов, социологов и прочих лиц, так или иначе
занятых проблемами советского общества и вообще коммунизма. Я просто сообщал
моим потенциальным читателям то, что мне в течение моей жизни удалось лично
узнать о советском обществе и коммунизме, наблюдая и изучая его
непосредственно, как эмпирически данное явление. Поэтому в моих книгах и
статьях полностью отсутствует то, что в науке принято называть "научным
аппаратом" и что должно свидетельствовать об эрудиции и компетентности
автора. Я это делал не из пренебрежения к другим авторам, писавшим на темы о
коммунизме, а просто в силу условий моей жизни и работы, далеко не
благоприятных для научного педантизма. Я просто не имел возможности
обзавестись таким "научным аппаратом". Да он мне и не требовался. Во время
жизни в России материал для наблюдения был в изобилии перед моими глазами.
Работы других авторов, которые мне приходилось читать, ничего не давали мне
для понимания этого материала или даже мешали, отвлекая внимание в
направлении проблем, чуждых изучавшемуся мною материалу.
В этой книге точно так же будут отсутствовать ссылки на источники и
документы, обычные в мемуарной литературе. Это, конечно, большой недостаток
книги. Но я, к сожалению, не мог его избежать. Я не смог даже
воспользоваться теми, касающимися меня материалами, которые появлялись в
западной прессе. Ко мне приходила лишь часть из них, а я не прилагал усилий
к тому, чтобы приобретать другие. На обработку их потребовалось бы время,
какого у меня не было. К тому же мое собственное понимание мотивов и
характера моей дея[10] тельности лишь в исключительных случаях и лишь
отчасти совпадало с тем, как об этом писали мои критики. А вступать в
самозащитную полемику с ними было бы равносильно тому, чтобы заново
переписать мои книги: яснее и проще писать я уже не способен.

В ГЛУБИНЕ И ЗА КУЛИСАМИ ИСТОРИИ
Моя жизнь не годится для обычных мемуаров еще и по той причине, что я
никогда не занимал высоких постов. Когда мне предоставлялась возможность
подняться хотя бы на одну ступеньку иерархической лестницы, я отказывался от
этого сам или меня сбрасывали с нее вниз, видя во мне отсутствие некоей
субстанции власти или наличие чего-то ей противоположного. В армии меня
избегали повышать в должности, так как я подавал команды, как "гнилой
интеллигент" (так оценил мое командование командир полка), хотя в других
отношениях я был образцовым солдатом и офицером. Во мне все противилось
тому, чтобы навязывать свою волю другим. Я не мог наказывать провинившихся
подчиненных, скрывал их проступки и часто делал за них сам то, что они были
обязаны делать. Я согласился стать заведующим кафедрой в университете лишь
на том условии, что всеми административными делами будет заниматься мой
заместитель. Я вздохнул с облегчением, когда меня освободили от этой
должности. В начале войны случайно получилось так, что меня вытолкнули на
роль командира отряда из нескольких десятков человек. Это произошло потому,
что я был единственным, кто не снял знаки отличия командира (я был
сержантом). Я чувствовал себя прекрасно, пока надо было решить "шахматную"
задачу, т. е. наилучшим образом выполнять задание - выбить немцев с
территории, где находилась база горючего, и поджечь эту базу. После
выполнения задания инициативой овладел какой-то ловкий проходимец, и я не
стал с ним конкурировать. Очевидно, мой индивидуализм с самого начала жизни
был настолько глубоким, что исключал стремление к подчинению других людей.
Я всегда был образцовым учащимся, служащим и работником не из желания
повысить мою социальную по[11] зицию, а из повышенного чувства собственного
достоинства. Последнее проявлялось не только в позитивной, но и в негативной
форме, например в бешеных вспышках, когда кто-нибудь пытался меня унизить
или навязать мне свою волю, не связанную со служебными обязанностями или
превышающую меру деловых отношений. Эту черту моего характера замечали сразу
и избегали повышать и вообще как-то улучшать мой социальный статус.
Мои встречи с историческими личностями либо не состоялись совсем, либо
были до анекдотичности короткими. О Ленине я узнал, когда его уже не было на
свете. О Сталине я узнал рано. К семнадцати годам у меня созрело страстное
желание повидаться с ним, но с целью выстрелить или бросить бомбу в него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187