Почему-то хотелось снова ее увидеть и даже взяться за ее воспитание — увести с преступной дорожки на тропу чистой совести.Дурные сны Антона не терзали, а радовали счастливые. Ему снились прочно забытые шорохи детства. Бывало, по утрам они проникают в твое сознание, еще одурманенное сном, и ты уже чувствуешь гармонию мира, знаешь — тебя любят, оберегают, жизнь интересна и прекрасна.Шарканье домашних тапочек по коридору, негромкое хлопанье дверей, звяканье посуды на кухне, приглушенный рокот радиоприемника, мурлыкающие отголоски беседы родных…Антон сел на диване, улыбнулся. Славный сон! Наверное, в жизни каждого человека были такие звуки, ведь у всех было детство. И звуки эти невоспроизводимы, как неповторимо детство.Он сладко потянулся, хрустнули позвонки, встал на ноги. Что за чертовщина? Он проснулся, а милые звуки… никуда не пропали, уже не такие они милые… В квартире кто-то есть!Антон оглянулся по сторонам, подыскивая орудие для рукопашного боя. Тихо отодвинул ящик в серванте, вытащил нож. Столовый мельхиоровый, из парадного набора приборов, доставаемых по праздникам. Оружие, конечно, пустяковое, но за неимением другого… Во вторую руку взял вилку и на цыпочках двинул в сторону кухни.Он застыл в проеме. Что там застыл! Прирос! Не к полу, а к земле! От мгновенно отяжелевших ног побежали корни, пронзая этажи и перекрытия, вонзились в почву и помчались далее, к ядру Земли. И Антон превратился в дерево — не в нарядное лиственное, а в корявый ствол с пеньками обрубленных веток, как изуродованные ясени. Дерево имело сердце и глаза. То и другое рвалось наружу: сердце выпрыгивало от щемящей тоски и любви, глаза выкатывались от ужаса.Родители! Мама и папа — в натуральную величину и как бы совершенно живые! Отец сидит на угловом диванчике, читает газету, курит трубку. Мама, в кухонном переднике, стоит у плиты и что-то перемешивает в кастрюле.Антон не знал, сколько времени он простоял в жутком оцепенении. Наверное, минуту. Но если бы ему сказали, что на сто лет впал в кошмарный летаргический сон, — поверил.Его заметила мама. Повернулась к нему.— Проснулся? Кушать хочешь? — кивнула на столовые приборы в его руках. — Хорошо, продукты купил. А то я уже не знала, из чего готовить.— По горизонтали. Житель европейской страны, хранившей нейтралитет во Второй мировой войне. Четыре буквы. — Отец разгадывал кроссворд в газете.— Швед, — выдавил Антон.— Ш-в-е-д, — проговорил отец по буквам и заполнил карандашом квадратики. — Правильно.Швед Антона спас. Если бы у него автоматически не включился нужный участок в мозгу, то голову определенно замкнуло, и она перегорела бы полностью и бесповоротно. Теперь же стал потихоньку оживать. Деревянные ноги подогнулись в коленях, Антон упал на стул. Мама подсела к отцу, смотрела на сына со щемящей жалостью. Такое выражение лица было у нее, когда водила в детстве к зубному врачу. «Надо потерпеть, хотела бы, но не могу взять на себя твою боль и страх. Надо потерпеть». Отец продолжил изображать сцену «все как бы обычно, я вот тут кроссвордом балуюсь».— Один из крупнейших японских островов. Четыре буквы, последняя «ю». Ну? — вопросительно посмотрел он на сына поверх очков. — Кюсю! — стал вписывать.— У тебя трубка погасла, — пробормотал Антон. — Это вы? Откуда?— Да ее что кури, что просто во рту держи! Отец явно уходил от ответа, и мама (или кто они?)тоже. Принялась незлобиво бранить отца:— Только продукты переводишь. Вот позавчера спиртное пил… Антоша, это он твою водку ополовинил. Зачем, спрашивается, если вкуса не чувствуешь?— Привычка — та же натура.— Откуда вы? — перебил Антон. — Отвечайте немедленно, или я сойду с ума!— Известно откуда. — Мама развела руками. — Сам понимаешь.— Нет! — крикнул Антон и почувствовал легкое дуновение уверенности от своего зычного голоса. — Я ничего не понимаю! Мои родители умерли! У-мер-ли! — раздельно повторил он. — Печь крематория — это не холодильник криогенный для миллиардеров. Пепел! Пепел моих родителей покоится на Хованском кладбище. Западное Хованское, седьмой ряд третьей линии, — зачем-то уточнил он.— А помнишь прекрасную легенду, как нашли могилу шотландского воина? — спросил отец. — На ней было написано: «Не стой над моею могилой в слезах. Меня здесь нет, и я не прах!»— Кто вы? — простонал Антон, едва не плача.— Сыночек! — На мамином лице, точно в зеркале, отражались его эмоции. — Это мы, твои родители. Разве не узнаешь?— Водки! — изрек отец. — Света, налей ему водки!— Лучше валерьянки, — подхватилась мама.Она накапала в рюмку лекарства, не протянула Антону, а поставила перед ним. Правильно сделала, потому что он смертельно боялся дотронуться до оживших родителей.Антон залпом проглотил валерьянку. Лучше бы он был лошадью, а снадобье — каплей никотина. Но он был человеком, и лекарство оказало то же действие, что и на большое животное, то есть никакого.— Убедительно прошу! — зло насупился Антон. — Объяснить мне ваше появление и происхождение. В выражениях, понятных с точки зрения физики, биологии или любой прочей материалистической науки. Я не позволю издеваться над памятью моих родителей! Если надо мной в последнее время ставят опыты, облучают неизвестно чем, вызывают дикие галлюцинации, то я заявляю протест! Это нарушение прав человека! Я не подопытная мартышка и не собираюсь служить экспериментальным мясом для гребаных эсэсовцев от науки!Господи! Как же он без них соскучился! Даже не представлял — насколько. Отец (виртуальный) правдиво нервничает. Возьмет погасшую трубку в рот, вынет, переложит из одной руки в другую, в воздухе махнет. Он любил читать морали, готовился к ним, мысленно составляя нравоучительную проповедь, и жестикулировал с трубкой в руке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16