Вы ведь Никанорыч?
Старик взглянул на гостя из-под густых седых бровей и пробормотал неприязненно:
– А вам-то зачем? Возьмете свое, расплатитесь – и поминай как звали…
– О чем это вы? – удивленно переспросил Старыгин.
– Да известно о чем… заходите! – Хозяин поднялся по крыльцу, которое жалобно заскрипело под его ногами, открыл входную дверь и прошел в сени, придержав дверь перед Старыгиным.
В сенях, громко кряхтя и потирая поясницу, он снял галоши и переобулся в огромные войлочные тапки без задника. Затем ткнул пальцем куда-то в угол:
– Ну, вот оно!
Там, куда он показал, валялись на дощатом полу несколько старых оловянных подсвечников и помятая медная сковорода.
– Что – оно? – недоуменно переспросил Старыгин.
– Ну, вы же пришли за цветным металлом? – сухо осведомился хозяин. – Забирайте, платите, сколько положено, и проваливайте. Мне с вами беседы разводить некогда…
– Извините, но вы меня с кем-то перепутали! – перебил его Старыгин. – Я пришел вовсе не за металлом!
– А за чем же еще? – Старик пристально взглянул на гостя, седые брови удивленно поднялись.
– Ведь вы раньше устраивали в этом доме выставки современного искусства. Я хотел бы поговорить с вами об этом.
– Вспомнили! – проговорил Никанорыч насмешливо. – Видать, медведь в лесу умер или рак на горе свистнул! Ну ладно, раз так – проходите в дом, я вас чаем напою.
Он толкнул дверь и вошел в большую полупустую комнату.
В центре комнаты стоял круглый стол, накрытый полуистлевшей бархатной скатертью, возле него – пара шатких венских стульев. Стены комнаты были когда-то оклеены зеленоватыми обоями, но они давно выцвели и протерлись, а кое-где свисали рваными лоскутами. Правда, тут и там на стенах виднелись более яркие прямоугольники, сохранившие первоначальный цвет обоев, – должно быть, в тех местах, где на стенах висели картины.
– Где стол был яств, там гроб стоит! – процитировал старик классику.
– Где пиршеств раздавались лики,
Надгробные там воют клики
И бледна смерть на всех глядит! – продолжил Дмитрий Алексеевич цитату.
– Вот как? – Старик с интересом взглянул на гостя. – А вы, видать, достаточно начитанный молодой человек! Мало кто сейчас помнит эти стихи!
– Гаврила Романович Державин, «На смерть князя Мещерского». Кстати, меня здесь уже не первый раз называют молодым человеком. В моем возрасте это лестно…
– Какие ваши годы! – Взгляд Никанорыча заметно потеплел, узкие губы сложились в улыбку. – Для меня вы действительно молодой человек! Сколько вам – лет сорок?
– Сорок три, – вздохнул Дмитрий Алексеевич.
– Совсем мальчишка! – покровительственно усмехнулся хозяин. – Присаживайтесь…
Старыгин опустился на один из стульев, и тот подозрительно заскрипел.
– Так что вас ко мне привело? – осведомился хозяин, усаживаясь напротив Старыгина. – Неужели какая-то газета решила написать о моих былых выставках?
– Нет, к сожалению… – Старыгин потупился. – Это интерес скорее личного плана. Я хотел спросить вас об одном художнике, который у вас выставлялся.
– О ком именно? – Никанорыч склонил голову, пристально глядя на гостя выцветшими от возраста, но все еще живыми и пронзительными глазами. – Не думайте, что я в полном маразме. Внешность обманчива. Память у меня хорошая, в особенности в том, что касается современной живописи. Я помню не только каждого художника, который у меня выставлялся, но почти каждую картину! И скажу вам честно – это единственное, что меня по-прежнему интересует. Тем более если находится такой собеседник, который помнит наизусть стихи Гаврилы Романовича Державина…
Старыгин обрадовался: ему удалось найти ключ к этому вздорному старику, верный тон. И если он, как говорит, действительно так хорошо все помнит, сейчас прояснится все, ради чего Дмитрий Алексеевич проделал эту дорогу…
– Замечательно! – Старыгин придвинулся чуть ближе, доверительно понизил голос и проговорил:
– На одной из ваших выставок были представлены довольно странные картины…
– Современная живопись многим кажется странной! – хмыкнул Никанорыч. – Талант всегда немного странный… только посредственность понятна и привычна каждому. Не могли бы вы выразиться несколько поконкретнее?
– Разумеется… на этих картинах были достаточно подробно и реалистично изображены виды города – Дворцовая площадь, Смольный, Казанский соборы, но рядом с ними находились какие-то кошмарные чудовища – осьминог с кабаньей головой и огромными лопастями, птица с львиными лапами…
Старика как будто подменили. Он вскочил, опрокинув стул, побагровел, замахал руками, как лопастями ветряной мельницы, и двинулся на Старыгина:
– Вон! Убирайтесь вон! Чтоб ноги вашей здесь больше не было! Сейчас же вон из моего дома!
– Но в чем дело? – Дмитрий Алексеевич вскочил со стула и попятился, невольно заслоняясь от рук старика, беспорядочно метавшихся в воздухе. – Что я вам сделал?
– Он еще спрашивает! – Никанорыч наступал на гостя, размахивая руками и брызгая слюной. – Обманом проник в дом! Втерся в доверие! Державина читал!
Он вытолкал Старыгина в сени, потом – на крыльцо, продолжая выкрикивать что-то несуразное:
– Так и передай ему – Никанорыч еще в своем уме! Никанорыч еще не в маразме!
«Именно это и похоже на самый настоящий старческий маразм! – думал Старыгин, отступая к калитке. – Бессмысленные выкрики, резкие перепады настроения, истеричное поведение…»
– Так ему и передай! – повторил старик, остановившись на крыльце и тряся костлявым кулаком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28