Гошу упорно называл профессором и обращался к нему чрезвычайно вежливо. Взвинченному непривычной обстановкой, выпивкой и женщинами Гоше льстила эта уважительность. Он хотел казаться значительным, важным, причастным к каким-то тайнам.
Оксана, преувеличенно громко смеясь, вскочила со скамьи, тряся задом, пробежала к бассейну и бултыхнулась в него, обдав компанию брызгами. Гоша, перехватив Женин презрительный взгляд, улыбнулся ей одними глазами. Женя подсела к нему поближе, пригнулась, коснувшись грудью, проворковала в самое ухо:
– Ты правда профессор? Я думала, они все старые, а ты молодой и симпатичный!
Гошу бросило в жар, он облизнул губы и пробормотал:
– Ну не совсем профессор, я кандидат вообще-то… В Эрмитаже работаю…
– Как интересно! – Женя придвинулась еще ближе, простыня ненавязчиво сползла с плеча, открыв маленькую смуглую грудь.
Появился Сеня с новым ящиком «Хейникена», Муса вынул из складок простыни пистолет и ловко, краешком ствола, сорвал крышки с нескольких бутылок. Джек нырнул за Оксаной в бассейн, и оттуда послышалось довольное повизгивание. Муса протянул Гоше открытую бутылку и с интересом спросил:
– А что, каждая картина в Эрмитаже на сигнализации?
Гоша неожиданно очень сильно опьянел. Комната закачалась перед ним, никак не наводясь на фокус. Женя слегка прикусила мелкими острыми зубками мочку Гошиного уха. По позвоночнику пробежала сладкая щекотная волна. Хотелось смеяться, говорить, показать, какой он крутой…
– Какая сигнализация! – Гоша презрительно хмыкнул. – Знающий человек, если надо, любую картину может вынести! Тех, что в запасниках, – вообще двадцать лет не хватятся! А можно даже из зала, сигнализации почти нигде нет!
– Правда? – недоверчиво шептала Женя, мягко и уверенно укладывая его на скамью, прикасаясь к шее и груди сухими горячими губами.
Муса слушал внимательно, не перебивая, смотрел, прищурившись, холодными маленькими, совершенно трезвыми глазками.
Оксана выбралась из бассейна, уселась на его краю. Гоша скосил на нее взгляд. Эта картина что-то напомнила ему: мозаичная плитка, квадратный бассейн, сидящая на его краю нагая женщина с распущенными волосами…
***
Алевтина Петровна вздрогнула и открыла глаза. Ах как неприлично, чуть не заснула. Что-то сегодня ломит в висках и голова тяжелая – видно, реакция на погоду. Да, весной всегда плохое самочувствие, а шестьдесят шесть лет – не шутка. Хотя, конечно, таких лет ей никто не даст. Главное в ее возрасте – быть всегда подтянутой и не распускаться. И одеваться прилично. То есть не обязательно дорого, но прилично и аккуратно. Спина у нее все еще относительно прямая – недаром в детстве мать привязывала деревянную дощечку, чтобы она поддерживала лопатки в сведенном состоянии, и фирменный зеленый пиджак сидит на фигуре очень даже неплохо. Во всяком случае, совершенно не так, как на этой толстухе Федре.
Да, с пиджаком-то все в порядке, а вот с обувью… Заметив, что в зал вошел посетитель, Алевтина Петровна сдержалась и не поглядела вниз, на ботинки. Правый давно ее беспокоил. Эта складка на сгибе… кажется, она понемногу превращается в дырку. Да, с тех пор как соседский мальчишка Димка наступил ей на ногу в темном коридоре, правый ботинок определенно стал пропускать влагу. Димка, конечно, извинился, но ботинок его извинений не принял. И теперь, как ни замазывай кремом, вода, как говорится, дырочку найдет.
Алевтина Петровна украдкой оглянулась и потянулась на стуле, после чего обвела взглядом зал. Все в порядке, все надоевшие экспонаты никуда не делись. С ее места были видны ярко одетые арабы на фоне горного пейзажа, две молоденькие девушки, подслушивающие под дверью. На лице младшей испуг – знает, что поступает нехорошо, а старшая уже преодолела свой страх и жадно прильнула к щелке. А рядом две картины одного художника. На одной – классический сюжет, голая красавица стоит на помосте и закрывается стыдливо рукой. А снизу уже тянут к ней руки с деньгами алчные купцы, богато одетые по-восточному. Название картины даже читать не надо – и так ясно: «Продажа невольницы». Алевтина Петровна перевела взгляд на следующую картину. Квадратный бассейн, мозаичная плитка на полу и обнаженная женщина с длинными волосами, сидящая на краю бассейна. ..
Народа в зале сейчас никого. А если кто и забредет случайно, как этот, то торопятся пройти мимо. Франция, середина девятнадцатого века, этот период мало кого интересует. В будние дни приходят студенты – тихо сидят, копируют картины. Иногда кто-то с ней поболтает от скуки. Рядом к импрессионистам народ часто заглядывает. Экскурсии даже бывают тематические – из художественной школы, например. Там хоть и дети, а все же покультурнее, знают, как в Эрмитаже себя вести, привыкли. Хуже всего стада туристов, которые прибывают на автобусах со всей страны. Толпятся, глазеют по сторонам, ногами топают. А уж детки-то, не приведи Господь! Если написано «Руками не трогать!», так им обязательно нужно тронуть. Прямо хоть нарочно наоборот пиши! Иностранцы тоже не лучше. Шумят, галдят, топают, смеются! Но дисциплинированные, экскурсовода слушают, не отвлекаются.
Но такого туриста на третий этаж и калачом не заманишь. Все норовят Тронный зал смотреть да Часы-Павлина. Или еще Рубенса с Рембрандтом посетить. А у них здесь тишина, никто не беспокоит. С одной стороны – это хорошо, а с другой – вот, чуть не заснула, а это правилами категорически запрещается. Но, будем надеяться, что никто не заметил.
– Алевтина Петровна! – На пороге зала стояла старушка в таком же зеленом пиджаке. – Идемте чай пить!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11