Федоров прислонился к стене. К
аляев писал. Но вдруг обернулся, вскочил. Ц «Где же шляпа? Ц проговорил о
н, Ц где моя шляпа? она была тут, Ц он шарил по постели, Ц ах, вот она», Ц и
схватив шляпу сделал шаг к Федорову.
Ц Я написал. Чего ж мы ждем? Пойдемте, чем скорее, тем лучше. Ц Каляев в лок
те сжал руку Федорова, но смотрел мимо него, на огонь лампы.
Ц Может быть вам что-нибудь передать?
Ц Передать? Ц сказал Каляев, как в забытьи. Ц Не знаю, что передать? Я ник
ому зла не сделал, любил людей, за них умираю, что же передать? Главное не за
будьте, что я не унизился просьбой о помиловании. А нет, впрочем это недели
катно, лучше: Ц остался силен и не просил помилования, Ц улыбнулся блест
ящими глазами Каляев.
Ц Но у вас же есть мать? Я передам.
Ц Передадите? Ц забормотал Каляев, Ц сейчас. Он писал, рвал, бросал. Зак
рыл лицо руками, просидев так несколько секунд, потом оторвавшись, стал с
нова писать:
«Дорогая незабвенная моя мать! Итак я умираю! Я счастлив за себя, что с пол
ным самообладанием могу отнестись к своему концу. Пусть же ваше горе, дор
огие мои, все: Ц мать, братья, сестры потонет в лучах того сияния, которым с
ветит торжество моего духа. Прощайте, привет всем от меня кто знал и помни
т. Завещаю вам: храните в чистоте имя моего отца. Не горюйте, не плачьте. Еще
раз прощайте, я всегда с вами.
Иван Каляев»
Промокнув грязной промокашкой несколько раз, Каляев передал письмо.
Ц Теперь я спокоен, пойдемте, пойдемте скорее. Дверь навстречу ему отвор
илась. Вошел худой ротмистр с двумя солдатами.
Ц Приготовьтесь, Ц сказал худой ротмистр. Странно улыбаясь, Каляев пос
мотрел на ротмистра. И, повернувшись, сказал Федорову:
Ц Прощайте, спасибо.

19

В столовой коменданта, освещенной лампами и канделябрами, шумели.
В темноте двора Федоров сел на скамью под липами. Прямо, в отдалении темне
ла готовая виселица. Федоров смутно помнил, как из дома вышел генерал Мед
ем, полукругом шли офицеры, священник и представители сословий. Открылас
ь дверь манежа. Под сильным конвоем с саблями наголо, в квадрате жандармо
в, с непокрытой головой шел маленький человек в обтрепанном сюртуке. Шея
была голая.
Рассветало. Пахло липами. Федоров с трудом шел к виселице, и ему казалось,
что именно потому, что слишком сильно пахнет липами. Он слышал, как читали
приговор. Подошел священник. Каляев отстранил крест.
Ц Уйдите, батюшка, счеты с жизнью покончены. Я умираю спокойно.
И тут же подошел палач Филипьев, надевший на Каляева саван.
Ц Взойдите на ступеньку, Ц сказал хрипло Филипьев. Из мешка чуть придуш
енный, но спокойный раздался голос:
Ц Да как же я взойду? У меня мешок на голове, я ничего не вижу.
Федоров отвернулся, закрыв лицо руками, сделал три шага.
Удивился, почти тут же услышав шаги. Шли генерал барон Медем, офицеры, пред
ставители сословий, священник.
От ворот Федоров обернулся. На виселице качалась, казавшаяся очень мален
ькой, фигурка в саване.


ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

1

В кресле, как всегда, бледным, закутанный во что-то шерстяное, сидел Гоц. Ря
дом сидел, куря папиросу Азеф. Видно было, что они долго разговаривали. Вош
ел Чернов.
Гоц сразу же протянул ему «Журналь де Женев».
Ц Прежде всего читай, Ц сказал он.
Ц Ну, что скажешь? Ц спросил, следя за лицом Чернова, Гоц.
Ц То есть, как что? Ц отходя, беря стул, садясь ближе, сказал Чернов. Ц Нов
ый шаг, довольно крупная уступка. Маневрируют.
Ц Ловушка?
Ц Приходится бабе вертеться, коль некуда деться.
Ц Ну, от тебя-то, Виктор, я этого не ожидал, Ц процедил, попыхивая папирос
кой, Азеф. Ц Сейчас Минор был, всё кричал, мы де наивные люди, манифест 17 окт
ября это, мол, чтобы нас эмигрантов в Россию заманить. Видите ли, расконспи
рируемся, они нас сгребут и крышка. И ты думаешь для нашей милости Россию в
верх ногами поставили? Переменили самодержавие на конституционный стр
ой! Высоко ценишь, Виктор!
Ц Да двойственный характер манифеста в глаза бьет! Конечно, маневр
! Divide et impera! Вот что! Успокой оппозицию, раздави революцию!
Ц Ты не прав, Виктор, Ц сказал Гоц, Ц первым словам манифеста я не прида
ю значения. Это фасад, стремление уберечь «престиж власти». Конечно, прав
ительство долго будет барахтаться, предлагать обществу услуги для пода
вления крайностей. Но ясно: Ц со старым режимом кончено. Это конец абсолю
тизма, конституция, новая эра. И нечего говорить о ловушках. Как после крым
ской кампании был предрешен вопрос освобождения крестьян, так после япо
нской Ц конституция. Нашу тактику борьбы это разумеется сильно меняет.

Вошел Савинков, здоровался, а Гоц говорил.
Ц Вот возьми, например, хотя бы Ивана Николаевича с Павлом Ивановичем, им
остается сказать «ныне отпущаеши». С террором кончено. Может ты другого
мнения?
Ц Да, да, Ц повышенно быстро, даже неразборчиво, заговорил Чернов, Ц в э
том ты прав, с террором надо повоздержаться, это верно, то есть не то, чтобы
кончено совсем, Ц заметил он пренебрежительную улыбку Савинкова, Ц а н
адо держать под ружьем, чтобы в любой момент снова двинуть.
Ц Засолить, так сказать, впрок, Ц сказал Савинков.
Ц Уж там понимайте, с укропцем иль без укропца, а, конечно, подсолить прид
ется.
Вошли Шишко, Авксентьев, Сухомлин, Фундаминский, Ракитников, Тютчев, Ната
нсон, группа боевиков. Возбужденные, видимо только что спорившие. Войдя, с
разу заговорили. Савинков сел в дальний угол комнаты. Говорил первым из н
их Шишко, страстно, как юноша, слегка пришепетывая. Кричал, что надо сейчас
бросить партию к массам, широким фронтом вести наступление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108