Словом, это станет его окончательной победой.
– А наши ученые говорят... – начал было Костя, но Алексей Владимирович усмехнулся и перебил его:
– Мало ли что говорят ваши ученые. В чем-то они исходят из неверных предпосылок, в чем-то из неправильно поставленных опытов, в чем-то из неверно понятых законов бытия. Ну, например, скорость света... Она, по мнению ваших ученых, незыблема и одинакова во всех условиях. Но ведь так не бывает. У каждого тела в разных обстоятельствах она меняется. Скорость воды, рвущейся под большим напором из шланга пожарника, одна, а в широкой полноводной реке – совсем другая. Даже у пули скорость абсолютно разная. Я понимаю, что им не довелось измерить быстроту полета фотонов при вспышке сверхновой... Впрочем, мы отвлеклись. – Он выжидающе посмотрел на Костю. – Так да или?..
Константина обожгла неприятная мысль, что тот прекрасно видит все его колебания и отлично сознает его желание оттянуть ту секунду, когда придется сказать одно из двух очень коротких слов.
Причем если прозвучит любое из них – перспективы виделись далеко не радужные. «Нет» – и Земля летит в тартарары. Хотя память-то ему об этой встрече сотрут, следовательно, знать он ничего не будет, но не все ли равно. В глазах этого посланца он останется подонком и жалким трусом. В конце-то концов, если не мы сами, то кто же нас будет выручать? Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. К тому же он – последний. Больше попыток-то нет, а значит, и деваться некуда. Стало быть... Он набрал в грудь воздуха, но не успел выпалить свое коротенькое слово, как собеседник, пытливо вглядывающийся в Костино лицо, нехотя выдавил:
– Вообще-то я могу испросить еще одну попытку. Так что если вы... – он не закончил, но смысл был ясен.
Константин с шумом выпустил воздух, испытывая колоссальное облегчение, а затем, чуть погодя, такой же огромный стыд. За свою трусость, боязнь, за свою душонку, которая в решающую, может быть, самую главную минуту жизни оказалась такой подленькой, гаденькой и мелкой, и даже за ото облегчение, испытанное секундой раньше.
Он даже отвернулся от Алексея Владимировича, стыдясь своей радости, и принялся зачем-то ожесточенно взбивать свою подушку. Та в ответ на столь бурную заботу тут же выдавила из своего чрева парочку пожелтевших от времени куцых перьев. Еще одно попыталось прорваться напрямик сквозь ткань, но застряло на половине дороги. Костя в сердцах выдернул это перо и, машинально теребя его в руках, буркнул:
– Не надо еще одной... Я согласен.
И ему сразу стало как-то легко и покойно. Но главное – теперь он мог спокойно смотреть в глаза Алексею Владимировичу, что он тут же и сделал, добавив:
– Кто знает, вдруг еще хуже кто-нибудь вам попадется. Я готов. – Константин решительно встал со своего места и, выглянув в окно, нервно засмеялся: – К Ряжску подъехали. Символично.
В ответ последовало сухое предложение выйти в тамбур.
У самой двери Алексей Владимирович остановился, пропуская Константина. Тот шагнул вперед, успев попутно удивиться, откуда здесь взялось столько табачного дыма. Однако через секунду он уже понял свою ошибку: дым был чересчур бел для сигаретного и слишком вязок для собственно самого дыма. Больше всего он напоминал туман – густой, вязкий и прохладный, ласково обвивший ноги и целеустремленно стремящийся вверх, чтобы обнять все тело и победно сжать в своих могучих объятиях. В инстинктивной попытке вырваться Константин ценой неимоверных усилий сумел сделать шаг вперед, но какой-то особо нахальный, жирновато-маслянистый клок тумана обволок лицо, плотно, не хуже, чем пластиковый пакет, перекрыв дыхание, и Константин потерял сознание.
Он уже не видел, как Алексей Владимирович, даже не дожидаясь окончания происходившего с Константином, плотно прикрыв за собой дверь тамбура, направился в свое купе. Впрочем, посланец Космоса и не мог поступить иначе. Находиться в жуткой пелене чего-то невообразимого даже для него было весьма чревато. Да и вряд ли он смог разглядеть хоть что-то сквозь непроницаемую завесу белых клубов дыма, которые на самом деле были сгустками времени, спрессованными до такой чудовищной степени, что приобрели свойства пространства.
И уж тем более Константин не мог наблюдать, как посланец Космоса, пребывающий в теле седовласого профессора последний час из трех земных суток, которые были ему отпущены, почему-то безотрывно смотрел в окно купе. То ли он разглядывал неброский российский пейзаж, робкий, отнюдь не кричащий о себе во всеуслышание и тем не менее вызывающий в сердце тихую радость, где тонкие березки застенчиво выглядывали из предрассветного тумана, робко выплывая навстречу стремительно движущемуся поезду и тут же испуганно прячась обратно под белые кружева своей полупрозрачной накидки. А может, он еще и еще раз тщательнейшим образом анализировал свой выбор. Впрочем, как раз здесь ни сомнений, ни колебаний у существа, называвшего себя Алексеем Владимировичем, не было. Из всех тех людей, с которыми ему довелось пообщаться в жесткие, установленные неведомо кем сроки, именно Константин был чуточку порядочнее и чуточку добрее остальных. Более того, он ежедневно занимался достойным делом, которое действительно любил, нес людям радость познания. Лучшего выбора сделать, пожалуй, было и впрямь нельзя. Ила можно? Неужели он проглядел в этой бесконечной веренице лиц другого, значительно более достойного кандидата для эксперимента? Кто знает...
Посланец даже улыбнулся, удивляясь, что за столь недолгое время он успел так свыкнуться с этой неуклюжей оболочкой, бесконечно далекой от подлинного космического совершенства и весьма неудобной, в которой он был вынужден находиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16