Кадфаэль оглядывался, бормотал молитву. Там остановился народ и пугливо смотрел нам вслед.
Когда мы свернули за угол, я сказал трезво:
– Кадфаэль, слушай внимательно. Высматривай высокого человека с черными волосами и сросшимися на переносице бровями. Его распознать легко: не так часто можно встретить человека, у которого один глаз ярко-синий, а другой – коричневый. Как увидишь, сразу же скажи мне. Лучше, конечно, если убьешь сразу сам, но, боюсь, станешь сопли жевать…
Он посмотрел с укоризной, я не часто бываю таким грубым, спросил тихо:
– А насчет облака… она права?
– Я закрыт нашим паладинским щитом, – ответил я, – чтобы те, кто ниже по рангу, не подглядывали. Потому старуха и увидела только защитное облако. Но уже то, что увидела, заставляет слушать ее серьезно! Берегись человека, у которого один глаз синий, а другой – коричневый.
– Брат паладин…
Он запнулся на полуслове, в сторонке идет смиренно монах в сером балахоне, пояс подвязан скрученной веревкой, концы свисают на правую сторону. Он коротко взглянул на нашу сторону, мы его не заинтересовали, но брат Кадфаэль метнулся к нему, как серая молния, ухватил за рукав. Они заговорили, слов в гаме и уличной сутолоке я не слышал, на вскоре Кадфаэль вернулся ко мне, на лице смущение с ликованием вперемешку.
– Брат паладин, – сказал он торопливо, – вы простите, что я вас оставлю… на какое-то время. Здесь капитул монахов из ордена доминиканцев. Я о них уже говорил. Меня смущают некоторые особенности их Устава…
– Это что ж, – спросил я, – и ночевать не придешь?
– Дружеская беседа может затянуться далеко за полночь, – ответил он уклончиво.
– Ладно, – согласился я, – но когда будут сильно бить, лучше беги – хорошо? А то знаю я ваши ученые диспуты…
Он покраснел, ответил застенчиво:
– Этим грешат больше приверженцы логики… А мы, теологи, стараемся сообща докапываться до сути. И еще, брат паладин…
Он посерьезнел, даже потемнел лицом.
– Ну что, – спросил я, не дождавшись продолжения, – не трусь, говори! Что еще за напасть впереди?
– Да ее можно избежать, – ответил он уклончиво. – Даже надо избегать. Все-все проходят мимо, не подозревая, что совсем рядом затаилось нечто дьявольское… Но оно спит, постепенно разрушается, вот и слава Богу… Я не хотел говорить тебе, брат паладин… и не сказал бы, но страшусь неугомонности твоей натуры, что обязательно сунет голову в петлю дьявола…
– Ну-ну, – сказал я успокаивающе, – не такой уж я и дурак! А если и дурак, то пока что не круглый. Где ты видел, чтобы я совал голову? Когда надо, я брал ноги в руки и убегал, хоть это и несовместимо с рыцарским званием. Говори, чего мне надо избегать?
Он поколебался, сказал тяжелым голосом:
– Постоялый двор. Говорят, в старые времена он вмещал столько народу, сколько приезжало. Сам постоялый двор все перестраивается и расширяется, но главное здание, где ночуют гости, осталось с очень давних времен. Настолько давних, что никто и не помнит. Дохристианских, сэр Ричард!
Он сказал это с таким ударением, что я не стал напоминать, что церковь все-таки признала «своими» Аристотеля, Сенеку, Платона, Пифагора и других мыслителей древности, не стала помещать их в ад, как не знавших учения Христа, а это есть намек на то, что не все из прошлого обязательно отвергать и любую находку затаптывать в пыль.
Я свистом подозвал Пса.
– Ко мне! Сидеть. Сидеть, я сказал!.. Вот так. Теперь слушай, что тебе скажет сюзерен. Иди с ним, понял?.. С нашим братом Кадфаэлем, ведь он и тебе брат, ибо все мы братья и одной группы крови, если верить святому Киплингу… А когда приведет тебя на место, запомни и беги ко мне. Отыщешь, я буду на постоялом дворе. Если не знаешь, что это, ищи по запаху. Я хочу знать, где наш друг остановится. Так, на всякий случай.
Кадфаэль погладил Пса по лобастой голове, Пес слабо вильнул хвостом, умные глаза не отрывали взгляда от моего лица. Я улыбнулся.
– Выполняй!.. Э-э… оба выполняйте.
Я проследил, как они все втроем: Кадфаэль, бенедиктинец и мой Пес – удалились, первые двое сразу начали беседовать, как родные братья, Пес степенно шел рядом, даже не смотрел по сторонам, у него задание. Церкви, мелькнула мысль, кое-что удается для объединения двуногого зверья в человеческое стадо.

Глава 5

Улица изгибается, как шланг, иногда сужается, двум всадникам разъехаться не просто. А в местах, где расширяется, как сытый удав в районе желудка, неизбежный рынок с крохотными лавчонками, передвижными лотками и множеством товаров, разложенных прямо на земле под стенами домов.
Трое рыцарей двигаются по рыночному ряду нам с Зайчиком навстречу, как сверкающие под солнцем айсберги, а серая шушера простолюдья прилипает к стенам, освобождая дорогу поспешно и суетливо. За рыцарями так же горделиво и напыщенно идут оруженосцы, молодые и поджарые, из тех, кто не просто служит, а выслуживается в рыцари, а еще вроде бы целая толпа слуг и прочей челяди с мешками, куда складывают покупки.
Я заранее отодвинулся к лавочке со старинными вещами, разглядывать прохожих в упор – простолюдство, а мне надо привыкать к сеньорству. На широкой доске, заменяющей прилавок, разложены изъеденные ржавчиной вещи, некоторые вообще невозможно узнать, но продавец клятвенно уверял, что это и самое древнее, и самое волшебное, и вообще самое-самое, что в умелых руках сеньора…
– Эй, – раздался за спиной сильный уверенный голос, – этот человек мне кого-то напоминает…
– Кто? – ответил второй голос. – Этот?.. Да, ты прав…
В голосе звучало недоумение, я медленно обернулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21