Кто эти дамы? Я сообщу вам, что слышал о них от мистера Хеткота, а потом опишу их сам.
Последний день путешествия к Ливерпулю показался мне очень скучным без вас. Мистер Хеткот, напротив, фамильярнее и доверчивее общался со мной.
В последнюю нашу ночь на корабле мы много говорили о семействе Фарнеби. Вы не слушали его рассказов об этом семействе, когда были с нами, потому что оно не интересовало вас, но теперь вы должны внимательно все выслушать, если хотите познакомиться с дамами. Позвольте мне прежде всего сообщить вам, что у мистера и мистрис Фарнеби нет детей, они усыновили сироту, дочь сестры мистрис Фарнеби. Сестра, как оказывается, умерла много лет тому назад, пережив своего мужа только несколькими месяцами. Чтобы дополнить историю, я скажу вам, что смерть похитила старого мистера Рональда – основателя бумажной торговли, и его жену, мать миссис Фарнеби. Я не отрицаю, что это сухие факты, но продолжение будет интереснее. Далее я должен вам рассказать, как мистер Хеткот познакомился с мистрис Фарнеби. Ну, Руфус, мы добрались наконец до романа.
Уже несколько лет мистер Хеткот не исполняет обязанностей священника из-за болезни головы, которая не позволяет ему совершать службу и произносить проповеди. Последний его приход был в западной части Лондона; однажды в воскресный вечер после проповеди к нему в ризницу пришла дама за духовным советом и утешением. Она была постоянной прихожанкой этой церкви и вечерняя проповедь сильно на нее подействовала. Мистер Хеткот беседовал с ней после этого вечера несколько разу нее в доме. Он очень интересовался ей, но ее муж не нравился ему, и потому, оставив свою должность, он перестал их посещать. Я не могу вам ничего сказать про горе мистрис Фарнеби. Мистер Хеткот был очень серьезен и грустен, когда сказал мне, что его разговоры с ней должны остаться тайной. „По всей вероятности, вы не поладите с мистером Фарнеби, – сказал он мне, – но я буду очень удивлен, если его жена и племянница не произведут на вас благоприятного впечатления“. Вот все, что я знал, когда представил рекомендательное письмо мистеру Фарнеби в его магазине.
Это величественное здание с большими зеркальными окнами, все обновленное и перестроенное (как мне говорили) после смерти мистера Рональда. Мою карточку и письмо отнесли в контору и через некоторое время я последовал за ними. Меня принял худой, среднего роста человек, в черном сюртуке, застегнутом наглухо; у него в руке было мое рекомендательное письмо. Лицо его отличалось здоровым румянцем, не часто попадающемся в Лондоне, насколько я мог заметить, седые волосы и бакенбарды (в особенности бакенбарды) были так тщательно напомажены и причесаны, точно он только что вышел от парикмахера. Я был утром в Зоологическом саду, когда он взглянул на меня, его стеклянные, злые глаза напоминали мне глаза орла. У меня есть недостаток, от которого я не могу избавиться. Я составляю свое мнение о людях при первом знакомстве, не обдумывая верно оно или нет. С той минуты, когда взоры наши встретились, я возненавидел мистера Фарнеби.
– Здравствуйте, – заговорил он громким, резким голосом. – Ваше письмо удивило меня!
– Я думал, что написавший его ваш старый друг, – сказал я.
– Старый друг, – повторил мистер Фарнеби, – друг, заблуждения которого я оплакиваю. Я считал его пропащим человеком с той минуты, как он присоединился к вашей Общине. Я удивляюсь, что он написал мне!
– Быть может я ошибался, не зная светских приличий, но этот прием показался мне очень грубым. Шляпа моя лежала на стуле, я взял ее и обратился к грубияну с напомаженными бакенбардами:
– Если бы то, что вы сказали, было мне известно раньше, я никогда не обеспокоил бы вас этим письмом. Прощайте. Мои слова его нисколько не оскорбили, странная улыбка показалась на его лице, глаза широко раскрылись, рот скривился на сторону.
Он протянул руку, чтобы остановить меня. Я думал, что он хотел извиниться, но нет, он сделал только замечание.
– Вы молоды и вспыльчивы, – сказал он. – Сожаление о заблуждениях моего друга не помешает мне исполнить долг старой дружбы. Вы, вероятно, не знаете, что в Англии социалистам не сочувствуют.
Я отразил удар.
– В таком случае немного социализма не повредило бы Англии. Мы считаем своим долгом сочувствовать всем людям, честным в убеждениях, как бы ни были ложны эти убеждения. Мне показалось, что я попал в цель, я опять взялся за шляпу, чтобы ретироваться со славой.
Мне стыдно за себя, Руфус. Я должен был дать ему мягкий ответ, отвращающий злобу, – мое поведение было позором для общества. Что меня заставило так поступить, воздух Лондона? Или дьявольское наваждение? Он остановил меня во второй раз, нисколько не смутившись от того, что я сказал ему. Его твердое убеждение в своем превосходстве над молодым искателем приключений представляло великолепное зрелище. Он отдал мне справедливость – этот фарисей отдал мне справедливость! Представьте себе, он заговорил о моих хороших сторонах, точно он принимал меня за молодого быка на выставке скота.
– Извините меня за замечание, – сказал он. – У вас очень порядочные манеры и вы говорите по-английски без всякого акцента, несмотря на то, что воспитывались в Америке. Что это значит?
Это меня совсем вывело из терпения.
– Это, вероятно, значит, – ответил я, – что мы в Америке не только обрабатываем землю, но занимаемся и своим собственным воспитанием. У нас есть книги и ноты, хотя вы, кажется, думаете, что мы покупаем только топоры и лопаты. Англичане не выделяются своими хорошими манерами в Тадморе. Мы не замечаем никакой разницы между американским джентльменом и английским.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114