Весь дом преобразился, помолодел.
Эйке принимал гостя во внутреннем дворике возле фонтана, как тот любил, — без особых церемоний, но от души, угощал прохладной водой, сладостями. На краткое время показалась из покоев Одилия. Старик так и ахнул при ее появлении. Она и раньше была чудо как хороша, но сейчас… Материнство явно пошло ей на пользу. Это была статная, уверенная в себе женщина, хозяйка дома.
Что с того, что не сын у нее родился первым, а дочка! В любви Эйке она была уверена. Как и в том, что сумеет подарить ему еще не одного мальчишку.
— Для начала сойдет и девочка, — отшучивался Эйке, как и полагалось в Хоарезме, где все мужчины традиционно предпочитали видеть вокруг себя сыновей. Однако Игельгус понимал, что молодой отец по-настоящему счастлив.
Говорили о прошлом, вспоминали отца Эйке, поминали и Тассилона — что-то сейчас поделывает сводный брат в гирканских степях?
Странный он человек. Когда. его разыскали в какой-то жуткой вонючей норе в воровских кварталах Хоарезма, он даже не удивился. Пошел с людьми Эйке так, словно оказывал им величайшую любезность, и не снимал руки с кинжала. И подруга его, гирканка, кралась следом, как будто выслеживала добычу.
Старший брат не без удивления понял, что младший, законный наследник их общего отца, действительно готов полюбить вновь обретенного родственника. И нехотя, сопротивляясь новому, незнакомому для себя чувству, ответил на этот родственный призыв. «Брат, — сказал ему тогда Игельгус, — это друг, которого дала нам сама природа». Что ж, Тассилон сумел это доказать. Он помог Эйке обзавестись прекрасной женой и лютым врагом, а после сел на коня — и был таков. И Элленхарда исчезла вместе с ним.
— Тассилон упрям, — задумчиво проговорил Игельгус. — И горд. Он рассказывал тебе о том, как бежал из Аграпура?
— Да, — кивнул Эйке. — Наш отец продал его в рабство, когда Тассилон был еще ребенком, а в Аграпуре хозяин отправил его работать на разгрузку кораблей…
— У Тассилона редкий дар выживать при любых обстоятельствах. Раньше ему помогало желание отомстить вашему отцу, которого он ненавидел за вероломство и предательство отцовского долга. А теперь, я думаю, такой же всепобеждающей силой стала для него любовь.
Эйке покачал головой.
— Есть вещи, для меня непостижимые, почтенный Игельгус. Избранница моего брата, эта Элленхарда, — некрасива… Она злая и к тому же не любит его. Неужели эти обстоятельства, взятые все совокупно, до сих пор не остудили его сердца?
И тут случилось неожиданное. Старший и доверенный писец, опытный, прожженный царедворец Игельгус… расхохотался. Это даже слегка обидело Эйке:
— Я разве сказал что-то смешное?
— Нет! — Он отер слезы, выступившие от смеха. — Но и ничего умного ты тоже не изрек, а над глупостью иной раз и посмеяться не грех.
Эйке вспыхнул. Быстро же перестал он быть балованным мальчишкой, попавшим в историю! Теперь он — купец, глава пусть небольшого, но вполне надежного и к тому же растущего торгового предприятия, хозяин хорошо обустроенного дома. И незачем над ним потешаться.
Все это так очевидно проступило на его обиженном лице, что Игельгус не удержался от искушения — хмыкнул:
— Не держи обиды на старика. Избранница твоего брата вовсе не некрасива, она лишь непохожа на твою прекрасную супругу. Нет ничего удивительного в том, что ты находишь Эллен-харду непривлекательной — ведь Одилия совсем другая… У каждого народа свои представления о красоте, не забывай об этом. Но кто осудит тебя за то, что, кроме жены, ни одна женщина не способна тебя пленить?
Эйке покраснел еще гуще.
— Я вовсе не говорил о том, чтобы кто-то меня пленял… Просто Элленхарда плоская, как доска, высокомерная, злая… неблагодарная…
Игельгус задумчиво проговорил:
— Я помню, как впервые увидел ее. Она держалась вежливо, ни на мгновение не забывая о своем высоком происхождении. Она — сестра степного вождя, пусть даже все их племя и было истреблено врагами… У нее на сердце лежит вечная горечь. Но вот что любопытно… Ты никогда не задумывался над тем, что она спасла жизнь твоему брату, когда он бежал из Аграпура?
— Задумывался… — соврал Эйке. На самом деле чувства и поступки Элленхарды были ему безразличны.
— Почему она решила выручить незнакомого человека?
— Из гордости, — буркнул Эйке.
— Не только…
— В который раз ты даешь мне понять, почтенный, что я — всего лишь самонадеянный мальчишка! — сдался Эйке.
— Ничего подобного, — отозвался Игельгус. — Ты и без меня превосходнейше все понимаешь. Впрочем, я пришел поговорить совершенно о другим.
— Я слушаю тебя.
Старший доверенный писец помолчал, как бы собираясь с силами, а затем выговорил, четко и раздельно произнося каждое слово:
— Несколько лет назад я заметил странности, творящиеся при нашем дворе. И в последнее время убедился в том, что в Хоарезме созревает заговор…

* * *
Тассилон, о котором так много говорили и думали сразу два купца из Хоарезма, его брат и его враг, действительно был человеком неприятного нрава. Его мать, чернокожая рабыня из Дарфара, принадлежала его отцу больше десяти лет. Затем она умерла от лихорадки, которая прицепилась к ней еще в Дарфаре, еще в те годы, когда она была свободна (мать называла эту болезнь, время от времени возвращавшуюся и вонзавшую свои зубы все глубже и глубже) «последним поцелуем свободы». Так и случилось — в один прекрасный день этот поцелуй оказался слишком крепким, и женщина заснула вечным сном.
А вскоре родился Эйке — законный наследник от законной старшей жены. И чернокожий мальчик с большими черными глазами был отведен на невольничий рынок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95