До тех пор тяжбу будет вести Жирарде по моим указаниям; вот все, что я могу сделать.
— Но ведь есть вопросы, которые можно разрешить лишь после осмотра местности, — сказал главный викарий.
— Вместо меня поедет Жирарде, — ответил Саварюс. — В этом городе — а я его отлично знаю — нельзя позволить себе пойти на шаг, могущий подвергнуть опасности важные интересы, связанные с моим избранием.
Аббат де Грансей ушел от Саварюса, бросив на него лукавый взгляд, в котором, казалось, сквозила и насмешка над твердой политикой молодого борца и восхищение перед его решительностью.
«Вот как! Я вовлекла папеньку в тяжбу, я так добивалась, чтобы он появился у нас, — думала Розали, глядя из беседки на кабинет адвоката через несколько дней после разговора последнего с аббатом де Грансей, о результате которого ей сообщил отец, — я совершила из-за тебя ряд смертных грехов, и ты все-таки не придешь в гостиную де Рюптов, и я не услышу твой звучный голос… Ты еще ставишь условия, вместо того, чтобы оказать содействие, когда Ватвили и Рюпты просят тебя об этом! Хорошо же! Видит бог, я удовольствовалась бы скромным счастьем: видеть тебя, слышать, поехать с тобой в Руксей, чтобы твое присутствие освятило эти места… Большего я и не хотела. Но теперь я стану твоей женой! Да, да, любуйся ее портретами, разглядывай изображения ее гостиных, ее комнаты, ее виллы со всех четырех сторон, виды, открывающиеся из ее сада! Ты ожидаешь, чтобы тебе прислали ее бюст! Я превращу в мрамор се самое! В сущности, эта женщина тебя не любит. Искусства, науки, литература, пение, музыка поглотили половину ее чувств и способностей. Вдобавок она стара, ей за тридцать лет, и мой Альбер был бы несчастен с нею!»
— Что вы делаете здесь, Розали? — осведомилась вдруг ее мать, прерывая своим приходом размышления дочери. — Господин де Сула в гостиной, он заметил, что у вас в голове бродит больше мыслей, чем должно быть в вашем возрасте.
— Разве господин де Сула — враг размышлений? — возразила Розали.
— Вы, значит, размышляли? — спросила баронесса.
— Ну да, маменька.
— Нет, вы не размышляли! Вы заглядывали в окна этого адвоката — занятие неуместное и нескромное; в особенности не должен был его подметить господин де Сула.
— Почему же? — спросила Розали.
— Пора вам уже узнать наши намерения, — ответила мать. — Вы нравитесь Амедею и, надеюсь, будете счастливы, став графинею де Сула.
Побледнев, как мел, Розали ничего не ответила, потрясенная противоположными чувствами, ее обуревавшими. Но в присутствии де Сула, которого она с этой минуты глубоко возненавидела, на ее губах появилась улыбка, подобная той, с какой танцовщицы улыбаются публике. Розали стала смеяться и нашла в себе силы скрыть досаду, стихшую, как только она решила использовать этого толстого и глуповатого молодого человека в своих интересах.
— Господин де Сула, — сказала она ему в то время, как баронесса прошла в сад, притворившись, будто оставляет молодых людей вдвоем, — известно ли вам, что Альбер Саварон де Саварюс — легитимист?
— Легитимист?
— До тридцатого года он был докладчиком Государственного совета и секретарем председателя совета министров; ему покровительствовали дофин и его супруга. С вашей стороны очень мило, что вы не отзывались о нем дурно; но было бы еще лучше принять участие в предстоящих выборах, подать за него голос и помешать господину де Шавонкуру сделаться представителем Безансона.
— Почему вы внезапно стали проявлять такой интерес к этому Саварону?
— Господин Альбер де Саварюс — внебрачный сын графа де Саварюса, но сохраните это в тайне, я говорю вам по секрету. Если его выберут депутатом, он будет нашим поверенным в тяжбе с Рисей. Руксей, по словам папеньки, перейдет в мою собственность; мне хотелось бы там жить, это чудесный уголок; я буду в отчаянии, если замечательное создание великого Ватвиля на моих глазах придет в упадок.
«Черт возьми, — подумал Амедей, выходя из дома де Рюптов, — эта девушка неглупа!»
Г-н де Шавонкур был роялистом, он принадлежал к пресловутой группе, состоявшей из двухсот двадцати одного депутата. На другой же день после Июльской революции он стал сторонником тех, кто благоразумно решил принять присягу и в дальнейшем бороться с установившимся режимом на манер борьбы тори против вигов в Англии. Это решение не было поддержано легитимистами, которые, потерпев фиаско, разделились на враждующие группы и всецело положились на силу косности и на волю провидения. Г-н де Шавонкур, не снискавший доверия собственной партии, показался прекрасной находкой членам партии центра; торжество его умеренных взглядов они предпочли победе республиканца, поддерживаемого крайне левыми «патриотами». Г-н де Шавонкур, весьма уважаемый в Безансоне человек, был представителем старинного рода, всегда посылавшего своих членов в парламент; его состояние, дававшее около пятнадцати тысяч франков ежегодного дохода, никому не резало глаза, тем более, что у него были сын и три дочери. При наличии такой обузы пятнадцать тысяч франков в год — ничто. И если при подобных обстоятельствах глава семьи остается неподкупным, то избирателям трудно не оценить его. Избиратели увлекаются идеалом парламентской добродетели, точно так же, как зрители увлекаются изображением благородных чувств, которые они сами в жизни не испытывают.
Г-же де Шавонкур было тогда лет под сорок, и она слыла одной из красивейших женщин Безансона. Во время парламентских сессий она скромно жила в одном из своих имений, стараясь возместить своей бережливостью те расходы, какие г-ну де Шавонкуру приходилось делать в Париже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41