— Это Янко, мама! Он уже целую неделю здесь и наконец пришел к нам.
Янко стоял, смотрел на Соню и не знал, что сказать. Соня! Среди ледяного холода гостиной его вдруг обдало жаром, точно от печки. Он чувствовал, что ведет себя глупо, чрезвычайно глупо, но не мог произнести ни слова.
— Холодно! — воскликнула рядом баронесса, и Янко поспешил поздороваться с дамами по всем правилам вежливости. Он поцеловал маленькую холодную руку баронессы и даже прищелкнул каблуками, точно на нем всё еще был военный мундир. Он смущенно засмеялся и начал быстро рассказывать что-то громким голосом.
Баронесса сидела, накинув на плечи лиловую шаль, ее маленькое личико заострилось. Большими деревянными спицами она вязала белую накидку. На полу лежал клубок шерсти, и время от времени, когда у баронессы кончалась нитка, она откатывала клубок резким движением ноги. Казалось, она очень спешила. Спицы торопливо и даже как-то сердито пощелкивали в ее маленьких проворных ручках. На ней было золотое пенсне, и порой она поглядывала поверх него на Янко быстрым, пристальным взглядом. Вид у нее был обиженный и рассерженный.
— Здесь тоже за это время случилось немало, — сказала она и, с упреком взглянув на Янко, прибавила: — Боже мой, чего только не рассказывают в городе! Какая везде распущенность!
Янко сильно смутился. Только теперь он понял упрек в суровых глазах баронессы. Она явно намекала на историю с Розой. Роза жила в его доме, Роза разъезжала с ним по городу, и после этого он осмелился прийти сюда! Это было, конечно, неприлично, но Янко просто не подумал об этом. Соня, разумеется, тоже знала всё; он видел это по ее глазам, но она ни разу не упрекнула его. Она улыбалась чуть заметной, снисходительной улыбкой. Если бы она его любила, у него ничего не было бы с Розой. Но женщины этого не понимают!
Смущенно и запинаясь, рассказывал он о своем путешествии. Сегодня у него всё не клеилось, какой-то несчастливый день.
— О, это, верно, было очень интересно! — неоднократно восклицала Соня, подбадривая Янко несколько деланной улыбкой. Она находила поведение матери ужасным. С ней трудно было ладить в эти дни.
Баронесса вдруг выпрямилась и забыла про свою работу.
— Северное сияние! Вы видели в Стокгольме настоящее северное сияние, барон? — Она была так сердита, что даже титуловала его бароном. — Ах, я всю жизнь мечтала увидеть полуночное солнце! И пирамиды, верблюдов в пустыне! Ну а теперь мне придется весь остаток моей жизни просидеть здесь. А айсберги вы тоже видели? — наивно спросила она.
Соня громко рассмеялась. Наконец-то, в первый раз, ей есть над чем по-настоящему посмеяться.
— Что ты, мама! Стокгольм находится не так уж далеко на севере.
Баронесса почувствовала себя оскорбленной смехом Сони. Если там бывает северное сияние, то почему бы не быть и айсбергам? Что тут смешного?
— А как вы нашли Жака? — неожиданно спросила Соня несколько изменившимся голосом.
— Жака? В отвратительном настроении. Скука убивает его, говорит он.
— Скука?
Соня наморщила лоб.
— Да, он сказал: «Скука меня погубит!» Баронесса вздохнула:
— Мы ничего больше не слышим о Жаке и не видим его. О деле с Г. он, кажется, совсем забыл.
Деревянные спицы взволнованно защелкали. Дело с Г.! Одно время она надеялась на это. Лицо ее вдруг поблекло, на нем изобразилось уныние, она закашлялась.
— Может быть, к нам он тоже приходил от скуки, мама? — сказала Соня с какой-то чужой, ледяной улыбкой. — А мы, глупые, думали, что его приводил интерес к нам и, может быть, даже что-то большее. Я боюсь, — обратилась она к Янко, и из ее светлых глаз брызнул яркий свет, — боюсь, что наш Жак весьма расчетлив.
Янко горячо запротестовал:
— Нет, ни одного дурного слова о Жаке! Нет, нет! Ничего подобного! Он совсем не расчетлив, готов на всякие жертвы. Он в состоянии всё отдать людям, которых любит.
— Любит? Вы думаете, Жак действительно способен любить? Я сомневаюсь в этом. Он большой эгоист, наш милый Жак, — продолжала Соня, и голос ее показался Янко странно взволнованным. — А впрочем, разве все мы не эгоисты? Что знаем мы о себе?
Янко простился, и дамы не удерживали его. Задушевного разговора сегодня так и не получилось. Очевидно, он пришел совсем некстати. Баронесса, как видно, чем-то озабочена, у нее неудачи в делах. Что это может быть за дело с Г.? Она больна, жалуется на слабость сердца. Соня, очевидно, страдает от капризов матери. Янко нашел ее похудевшей и побледневшей, и в ее голосе не было прежней звучности и свежести. Она казалась рассеянной. В ней не было того непосредственного, теплого участия, которое она выказывала своим друзьям. Да, она была холодна.
Лишь тогда, когда Соня провожала Янко через ледяную гостиную с мебелью в чехлах, он опять услышал ее прежний голос. Она порадовалась тому, что у него опять всё идет хорошо. У него такой довольный, почти счастливый вид. Она сказала это без зависти.
— Путешествие пошло вам на пользу!
— Я начинаю новую жизнь, — сказал Янко, не чувствуя, как смешно это звучит.
— Новую жизнь? — Соня недоверчиво улыбнулась, но сразу же посерьезнела и поспешно добавила: — А почему бы и нет? Желаю вам мужества и поздравляю вас. — Она замолчала, а затем взглянула на него своими светлыми глазами и тихо сказала: — Когда я вас видела в последний раз, в ту ночь, я очень тревожилась за вас, Янко. Вам тогда было очень плохо.
Янко пробормотал что-то насчет благодарности, что он никогда не забудет ее доброты...
— Благодарность? К чему благодарность? К счастью, всё хорошо кончилось, — сказала она и вдруг вздрогнула. — О, здесь настоящий мороз! До свидания, Янко!
Янко не чувствовал холода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142