Мистер Генри удивленно взглянул на меня, укоризненно качая головой:— Довольно дерзкое начало! Не в моих правилах спрашивать соизволения у гринхорна!Меня задели его слова, и я, нахмурив брови, спросил:— Гринхорна? Надеюсь, мистер Генри, это слово вырвалось у вас случайно?— Ничего подобного! Я сказал то, что хотел сказать. Да-да, милостивый государь, вы — самый настоящий гринхорн! Он, видите ли, прекрасно усвоил содержание прочитанных книг! Просто поразительно, сколько всего там у вас приходится учить! Любой умник точно знает, на каком расстоянии находятся звезды, что царь Навуходоносор писал на глиняных табличках, сколько весит воздух, который даже невидим глазу. Напичканный такими знаниями, каждый сопляк воображает себя мудрецом, а ведь жизни он еще и не нюхал! Поживите-ка лет эдак пятьдесят на свете, может, тогда и поймете, в чем состоит истинная мудрость! Вся ваша премудрость гроша ломаного не стоит, а вы сами — и того меньше. На что вы годны? Наверняка даже стрелять не умеете.Он сказал это с таким презрением и с такой категоричностью в голосе, точно это и впрямь не требовало доказательств.— Умею ли я стрелять? — отозвался я с усмешкой. — Дайте мне хорошее ружье и получите ответ.Услышав это, он отбросил ружейный ствол, в котором нарезал канал, подбежал ко мне и удивленно воскликнул:— Ружье? Вам, сэр? И не ждите от меня этого! Мои ружья попадают в руки только тем, кому я вместе с ними могу доверить свою честь.— У меня именно такие руки.Мистер Генри искоса взглянул на меня, сел и опять принялся колдовать над стволом, ворча себе под нос:— Что за нахал этот гринхорн!Я уже знал его, поэтому ничуть не обиделся, достал сигару и закурил. Мистер Генри помолчал минут пятнадцать, но больше не выдержал. Он зажмурил один глаз, посмотрел через ствол на свет и заметил:— Стрелять — это совсем не то, что пялиться на звезды или читать про старинные таблицы Навуходоносора. Понятно? Вы когда-нибудь держали в руках оружие?— Держал.— Когда?— Довольно давно.— И вам доводилось из него стрелять?— Бывало.— И вы попадали?— Разумеется.Быстро опустив ствол, он глянул на меня:— Ну да, ну да, попадали, разумеется, попадали, но во что?— Как во что? В цель, естественно.— Вот уж не поверю!— А это ваше дело, я же говорю правду.— Дьявол вас побери, сэр! Я совершенно уверен, что вы не попадете даже в стену высотой в двадцать локтей и шириной в пятьдесят, а вы с такой наглостью утверждаете обратное, что можно лопнуть от злости! Я, понимаете ли, не мальчишка, которому вы даете уроки! Эдакий гринхорн и книжный червь смеет утверждать, что он умеет стрелять! Рылся-рылся в арабских и еще невесть каких дурацких рукописях и при этом находил время для стрельбы. Так я и поверил! Ну-ка снимите с гвоздя вон тот старый флинт Флинт — здесь: род карабина для охоты на крупного зверя

и покажите, на что вы способны. Если идешь на медведя, лучше оружия не найти.Я повиновался.— Эй! — вдруг закричал он, срываясь с места. — Вы обращаетесь с ним, словно с легкой палочкой, а ведь это тяжелый карабин. Вы и впрямь так сильны?Вместо ответа я ухватил его правой рукой за ремень и легко поднял вверх.— Разрази меня гром! — закричал он. — Пустите! Оказывается, вы намного сильней моего Билла.— Вашего Билла?— Это мой сын, который… впрочем, оставим это. Его уже нет на свете, как и остальных. Он рос смелым парнем, но его убили вместе с другими, когда меня не было дома. Вы похожи на него фигурой, и глаза такие же, и рот… впрочем, вас это не касается!Черты мистера Генри исказились от глубокой печали. Словно пытаясь стереть ее, он провел рукой по лицу и вновь заговорил:— Очень жаль, что, имея такие мощные мускулы, вы зарылись с головой в книжки. Нужно было как можно больше упражняться.— Я так и делаю!— А боксом занимаетесь?— У нас это не принято. Но я занимаюсь гимнастикой и борьбой.— А верхом ездите?— Да.— А как с фехтованием?— Я даже давал уроки.— Небось привираете?— Может, попробуем?— Нет уж, благодарю покорно, силу вашу испытал. И вообще, я должен работать.Он вернулся к верстаку, я последовал за ним. Разговор не клеился. Генри, видимо, был занят своими мыслями и работой. Вдруг, взглянув на меня, он спросил:— А как у вас с математикой?— Это один из любимейших моих предметов.— Арифметика и геометрия?— Конечно.— Может, и геодезия вам знакома?— Я занимался ею с большой охотой и очень любил бродить по полям с теодолитом.— И вы действительно сумеете сделать съемку местности?— Я не считаю себя профессиональным геодезистом, но мне приходилось делать и вертикальный и горизонтальный планы местности.— Хорошо, очень даже хорошо!— Но почему вы об этом спрашиваете, мистер Генри?— Значит, есть на то причина. А вот какая — об этом узнаете в свое время. Пока же я должен убедиться, гм… да, должен убедиться — умеете ли вы стрелять.— Устройте мне экзамен!— Я так и сделаю, будьте уверены, так и сделаю. Во сколько у вас завтра первый урок?— В восемь утра.— Зайдите ко мне часов в шесть. Пойдем на стрельбище, где я испытываю свое оружие.— Но к чему такая спешка?— А зачем ждать? Мне не терпится доказать вам, что вы гринхорн — и не более. Все, на сегодня хватит, у меня есть дела поважнее.Он, видимо, уже покончил со стволом и, достав из шкафа многогранный брусок металла, принялся обтачивать его. На торцевых гранях я заметил многочисленные отверстия.Мистер Генри так сосредоточенно трудился, что, кажется, совершенно забыл о моем присутствии. Его глаза блестели, а когда он время от времени любовался на свою работу, в них светилось, я бы сказал, благоговение. Этот кусок металла, безусловно, представлял для него особую ценность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18