одна — Эль-Тосерия, между Тосером и Фитнасой, а другая — Эс-Суйда, между Нефтой и Зарзином. Дорога на Фитнасу — худшая. Здесь, в Крисе, всего двое знают ее во всех подробностях: я и Арфа Ракедим.— Разве твой сын не знает этой дороги?— Знает, но он по ней один еще не ходил. Зато он отлично знает путь на Сефтими.— Но ведь этот путь частично совпадает с дорогой на фитнасу.— На протяжении двух третей пути, сиди.— Если мы выедем в полдень, когда будем в Фитнасе?— До наступления утра, если у тебя хорошие лошади.— Ты и ночью ходишь через шотт?— Если светит луна, да. Если же темно, то путники ночуют в шотте, как раз там, где слой соли такой мощный, что может выдержать лагерь.— Хочешь нас провести?— Да, эфенди.— Тогда разреши нам посмотреть на шотт поближе.— Ты еще ни разу не ходил через шотт?— Нет.— Хорошо, пойдем. Ты должен увидеть Убивающую трясину. Место гибели. Море молчания. Эти места я хорошо знаю.Мы вышли из хижины и повернули на восток. Пройдя широкую, болотистую закраину, мы попали на берег шотта. Под соляной коркой не было видно воды. Я воткнул в корку ножом и определил, что мощность соли составляет четырнадцать сантиметров, причем соляная корка была такой прочной, что могла выдержать крепкого мужчину. Корку прикрывал тоненький слой наносного песка, во многих местах сметенный ветром, — эти места сверкали голубизной.Когда я еще занимался своим исследованием, позади нас раздался голос:— Селям алейкум!Я обернулся. Перед нами стоял худощавый, кривоногий бедуин, которого болезнь или ружейный выстрел лишили носа.— Алейкум! — отвечал Садик. — Что делает здесь, у шотта, мой брат Арфа Ракедим? На нем дорожное платье. Он хочет провести чужеземцев через себху?— Точно, — ответил тот. — Двух мужчин, которые вот-вот подъедут.— Куда они хотят добраться?— В Фитнасу.Этого человека, стало быть, звали Арфа Ракедим. Он был тем другим проводником, о котором говорил Садик. Теперь он указывал на меня с Халефом и спрашивал:— Эти двое чужестранцев тоже направляются через шотт?— Да.— И ты согласился их провести?— Ты угадал.— Точно так же они бы могли пойти со мной, чтобы тебе не иметь лишних хлопот.— Это мои друзья. Мне не составит труда провести их через шотт.— Я знаю: ты жаден и отбираешь у меня работу. Ты всегда выбираешь самых богатых путешественников.— Я у тебя ни одного не отобрал. Я провожу только людей, добровольно пришедших ко мне.— Почему же Омар, твой сын, стал проводником в Сефтими? Вы лишаете меня хлеба, но Аллах вас накажет и так направит ваши шаги, чтобы шотт поглотил вас.Возможно, конкуренция вызвала здесь взаимную вражду, но у этого человека явно был нехороший глаз. В конце разговора стало совершенно ясно, что я ему не понравился. Он отвернулся от нас и зашагал к берегу, где в некотором отдалении показались два всадника, которых он должен был сопровождать. Это были те самые люди, которых мы встретили в пустыне и стали за ними следить.— Сиди, — воскликнул Халеф. — Узнаешь их?— Узнаю.— И мы разрешим им спокойно проехать?Он уже вскинул ружье, готовясь выстрелить. Я помешал ему:— Оставь! Они не уйдут от нас.— Кто эти люди? — спросил наш проводник.— Убийцы, — ответил Халеф.— Они убили кого-нибудь из твоего рода или из твоего племени?— Нет.— Ты судился с ними на крови?— Нет.— Тогда дай им спокойно уехать. Нехорошо вмешиваться в чужие дела.Этот человек говорил как истинный бедуин. Он посчитал нужным рассмотреть людей, которых ему указали как убийц. Они тоже нас заметили и узнали. Я видел, как они торопились ступить на соляную корку. Когда это произошло, мы услышали презрительный смех, с которым они повернулись к нам спиной.Мы вернулись в хижину, хорошо отдохнули за ночь, потом запаслись необходимым провиантом и пустились в опасное путешествие.Соляная корка вместо льда — для меня это было внове. Необычный цвет, форма, хруст этой корки — все это казалось мне слишком чуждым, чтобы я чувствовал себя уверенно. На каждом шагу я испытывал прочность нашей «почвы», стараясь определить признаки ее надежности.Только мало-мальски начав ориентироваться в столь необычной обстановке, я взобрался на жеребца, чтобы довериться не только проводнику, но и инстинкту своего животного. Казалось, мой выносливый жеребец уже не в первый раз совершает подобный путь. Он крайне весело трусил в безопасных местах, а там, где слой соли казался ненадежным, выказывал очевидное предпочтение лучшим местам тропы, часто достигавшим всего лишь одной стопы в ширину. Жеребец складывал уши, обнюхивал землю, сопел, сомневаясь или раздумывая, а несколько раз его предусмотрительность заходила так далеко, что подозрительные места он предварительно испытывал ударом копыта.Проводник шагал впереди, я следовал за ним, а за мною ехал Халеф. Дорога так поглощала наше внимание, что говорили мы очень мало. Так двигались мы свыше трех часов, когда Садик обратился ко мне:— Будь внимателен, сиди! Сейчас начнется самый ненадежный кусок пути.— Из чего это видно?— Тропа часто идет по глубокой воде, притом на большом протяжении она так узка, что ее можно перекрыть двумя ладонями.— Корка еще достаточно крепка?— Этого я в точности не знаю. Толщина ее меняется; и часто весьма значительно.— Тогда я спешиваюсь, чтобы уменьшить нагрузку на лошадь.— Сиди, не делай этого. Твоя лошадь идет увереннее, чем ты.Здесь приказывал проводник, стало быть, мне пришлось повиноваться, и я остался в седле. Но и сегодня еще, спустя многие годы, я с дрожью вспоминаю те десять минут, что последовали за распоряжением проводника: всего лишь десять минут, но они показались целой вечностью.Мы достигли того места, где чередовались низины и холмы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123