Да ниче там объяснять не надо. За бабки они все что хошь сделают! Ты че, их не знаешь, девок этих?
– Ладно. Значит, так: сперва ты ее… а я снимаю. Потом наоборот. Потом я камеру на стол ставлю, на автомат. И мы ее с обеих сторон. А потом уж, как раскочегарится, доставай свой кнут и браслетки. Только не бей сильно - зашибешь еще, чего доброго, до смерти. И так хорошо орать будет. Видео будет - закачаешься!
– Ну ладно. Пора сваливать. В сортир только сходить. Отлить надо.
– Погодь. И я с тобой.
– А она… ничего? Не сбежит?
– Куда она денется? Пока она свои баксы не получит, сама будет за нами бегать, как козочка…
5
Я услышал, как за моей спиной громыхнули стулья. Два урода встали и пошли отливать.
Я повернулся и посмотрел на нее. Я уже не боялся, что это добьет меня. Мне уже не было страшно за себя, потому что то, что я услышал, вернуло мне часть моего рассудка - достаточную, чтобы что-то попытаться сделать.
Теперь мне было страшно за нее.
– Сеньорита, - сказал я ей негромко по-испански, не прекращая жонглировать. - Вы напрасно связались с этими двумя bastardos [ублюдки]. На вашем месте я бы сейчас встал и ушел, пока они не вернулись из туалета.
– Иди к черту, клоун, - сказала она и прикурила сигарету. Руки ее едва заметно дрожали. - Это не твое дело.
– Это неподходящая компания для приличной девушки. Эти два грязных extranjeros [иностранцы] опасны для вас. Хотите узнать, что они говорят о вас?…
– Мне плевать на то, что они говорят! - Глаза ее полыхнули яростью. - Ты - тоже extranjero. Я слышу это по твоему произношению. Не лезь мне в душу, клоун. У меня свои проблемы.
Мои самые худшие предположения сбылись. Она оказалась красивой. Очень красивой. Ей было не больше двадцати пяти лет. Темные гладкие волосы до плеч. Черты лица - чуть неправильные, но милые настолько, что невозможно оторваться. Это была та самая девушка, из-за которой я скитался по свету. Мечтал встретить ее, хотя и не знал еще, как она выглядит. Боялся встретить, потому что знал, что это вдребезги расколотит мою свободу.
Лицо ее было чуть усталым, чуть грустным. Но это «чуть» было только снаружи. Видно было, что там, внутри ее, пылал настоящий костер. Ее тошнило от этих двух ублюдков ничуть не меньше, чем меня. И все же она соглашалась с ними идти. Вынуждена была. В каком-то смысле, сейчас я был свободнее ее. Потому что у меня был выбор, а у нее - почти нет.
Она еще не знала, что я тоже пленник. Я стал пленником, как только увидел ее. Ее пленником. И выбора у меня тоже не было.
Я должен был попытаться справиться с собой, залить свое пламя ледяной водой - хотя бы на время.
Я должен был сделать то, что собирался сделать, как можно лучше.
– Я понимаю их язык, - сказал я. - Они садисты. Они жестокие ублюдки, и единственное место, где им нужно находиться, - это тюрьма…
– Хватит, отвяжись! - Она повернулась ко мне спиной и вцепилась в стакан с вином так, что пальцы ее побелели, Она больше не хотела разговаривать со мной.
Она разговаривала со мной грубо, но это было напускным. Я говорил с ней о том, о чем она сама боялась думать. И сейчас она оборонялась от меня. Ей и без того было страшно.
Впрочем, время для разговора закончилось. Парочка быков уже вываливалась из ресторана обратно на площадь.
Обычно на корриду быков выпускают по одному. Два быка, носящихся по арене и воняющих навозом - это слишком много для одного тореро. Даже если он жонглер.
И когда они подскочили ко мне, роя копытами землю, роняя на землю слюну от нетерпения поднять меня на рога и громко выражаясь на бычьем языке, я сказал «Hasta luego! [Пока!]», свернул свою мулету [красная тряпка, которой дразнят быка] и ретировался.
Мое время еще не пришло. Время фаэны [финальный поединок быка и тореро в корриде].
6
Я прошелся между зрителями с коробкой и собрал те деньги, которые полагались мне за выступление. Денег было меньше, чем обычно. Сам виноват - выступил сегодня позорно, скомкал все представление. Так и не дошел до своего коронного номера с бандерильей во рту. Можно было попытаться исправить положение - потрепаться с кем-нибудь из сеньоров, вынуть у сеньора из-за шиворота шарик и проглотить его, показать пару фокусов детишкам, подмигнуть какой-нибудь дамочке…
Ни к чему сегодня было все это. В конце концов, деньги всегда заработаем. Я ретировался к своему скутеру, запихнул бандерильи и прочий инвентарь в сумку. Я взял своего «ослика» за повод и повел его за угол. Я сделал вид, что закончил свое выступление, что устал, но в целом доволен жизнью, что мне плевать на все и так далее. На самом деле я внимательно наблюдал в зеркальце заднего вида за моими подопечными быками и моей красивой девушкой. Кроме них, ничто меня в этот момент не интересовало.
За углом я быстро изменил внешность. Собственно говоря, в этом-то ничего необычного не было, я всегда меняю внешность после своих выступлений. Я содрал с себя тесный зеленый камзол тореадора - шикарный снаружи и весь пропотевший изнутри. Я быстро натянул безразмерную белую майку. А потом взял носовой платок и стер со своей физиономии грим.
Я стал совсем другим человеком. Эти трое не узнали бы меня сейчас.
Девушка неспроста назвала меня клоуном. Я и в самом деле выступаю, намазав себе лицо толстым слоем белого грима. Не совсем клоун, конечно. Не рисую я себе огромный оранжевый рот и черные круги под глазами величиной с чайное блюдце. Моя маска - скорее что-то вроде Пьеро. Немного сентиментальная, немного аристократичная.
Зачем? Почему я разрисовываю себе физиономию, хотя выступать в гриме в такую жару - удовольствие ниже среднего? Объясняется это очень просто - я не хочу иметь лишних проблем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18