Но положительным и конкретным результатом предстоящей авантюры я считаю не
свободу Людмилиной матери, тем более что, как мне представляется, там все
сложнее, если учитывать всякие личные обстоятельства, тот треугольничек,
что промеж них сложился. Нет. Результат - это дочь хочет спасти мать.
Бывший любовник хочет спасти брошенную им женщину. Любовник хочет спасти
мать своей любовницы. Любое из этих трех намерений морально. В действии
предполагается риск. Я своим участием могу свести этот риск до минимума.
Однако что-то много рассуждаю. Это тревожит. Я ведь себя знаю. Обычно
после принятия какого-либо конкретного решения всегда испытываю легкость и
повышенную восприимчивость ко всему, что не имеет отношения к делу. А тут
все пялюсь и пялюсь на домик с флигелем и мну в руках морской бинокль. И
друзья мои притихли. Не слышу их. Может быть, подозревают во мне
нерешительность или сомневаются в надежности? Спешу успокоить их,
поворачиваюсь и успеваю заметить быстрое размыкание взглядов Людмилы и
Валеры. Застигнутые, они пытаются изобразить доверие и деловитость,
Людмиле это дается труднее, она этим рассержена, и улыбка на ее лице
вызывает во мне противоречивое чувство нежности и раздражения
одновременно.
- Моя функция в вашем предприятии элементарна, и можете не
тревожиться на этот счет. Думаю, что нам целесообразно расстаться сейчас.
Надеюсь, что в случае каких-либо изменений вы найдете возможность
известить меня.
Они заверяют и несколько обескуражены сухостью моего тона.
До берега мы добираемся быстро. Валера остается в лодке, а Людмила
выпрыгивает вместе со мной. Я подаю ей руку, но она вдруг кидается мне на
шею.
- Я стопроцентно знала, что вы согласитесь!
И тут она целует меня тем коварным поцелуем, в котором вроде бы одна
дружеская симпатия, но вот оно, утонченное искусство женских губ! Этот
поцелуй остается как бы запечатленным и будет помниться тем уголком
памяти, где прячется все самое иррациональное, не поддающееся анализу и
определению, но способное к воздействию на сознание в чрезвычайно
ответственных ситуациях, когда человек нуждается в исключительной
трезвости мысли.
"Спекулянтка!" - хочу сказать ей, но, конечно же, не говорю и ухожу с
таким видом, будто красивые женщины целуют меня так часто, что я, право,
этим пресытился уже много лет назад. Впрочем, уверен, что видом своим я ее
не обманул и что она знает обо мне больше, чем я сам.
Пройдя по набережной, прежде чем свернуть в проулок к санаторию, уже
по привычке прощаюсь с морем.
"Ну что ж, - говорю, - всем, что уже произошло и что еще произойдет,
я обязан тебе, мировая свалка aш два о. И от того, чем все закончится,
зависит характер нашего будущего прощания и специфика моих воспоминаний о
тебе. Трепещи! Ты можешь не состояться как положительный феномен материи,
если я не определю тебя таковым, ведь весь мир и ты в том числе всего лишь
комплекс моих впечатлений. Я не капризен, но и без снисходительности.
Безмозглость твоего колыхания от берегов до берегов за смягчающее
обстоятельство принята не будет..."
Потоки южного солнца падают на поверхность моря и дарят ему цвет. Они
же дарят ему и тепло, и жизнь жизнью живущих. Люди еще щедрее. Они дарят
мою личность. Я же с этим не потороплюсь, потому что не хочу как все, а
только как я...
В вестибюле санатория меня поджидает сюрприз - мой знакомый
оперативник. Он жмет мне руку с таким удовольствием на лице, словно я
только что повысил его в звании.
- Видите, как мне везет, - сообщает он радостно, - только что пришел,
пяти минут не прошло, и вы...
Он так радуется своей удаче, что у меня возникает подозрение: не
сидел ли он у меня на хвосте с самого утра? А в санатории оказался первым,
отработав двухсотметровку по обходной аллее?
- Не против, если поговорим?
- Отчего же, - отвечаю. - Всегда приятно поговорить с интересным
человеком.
Он смеется, потому что плевать хотел на двусмысленные остроты. Мы
проходим в уголок вестибюля и разваливаемся в креслах друг против друга.
- Ну, как отдыхается?
- Нормально. Да, кстати, - спрашиваю вдруг, - не скажете мне, вы ведь
местный или по крайней мере все здесь знаете, вот этот санаторий
чем-нибудь принципиально отличается от всех остальных?
Он пожимает плечами.
- Он самый старый, менее комфортабельный, ну и соответственно
дешевый. А что?
"Я так и знала!" - сказала Людмила, когда я ответил на ее вопрос. И
засмеялась. Почему она это знала? И почему смеялась? Над этим теперь нужно
думать. Обязательно думать. Тревожно что-то. И совсем не хочется
разговаривать...
- Утопленница наша чувствует себя хорошо. Это, наверное, вам
интересно. Вы, так сказать, ее крестный!
Опять улыбается. Очаровательны эти служебные улыбки наших доблестных
сотрудников доблестных органов.
- Если не ошибаюсь, - отвечаю, - в вашем мире крестными зовутся те,
кто сажает.
- Ну, это в нашем!
- Как у нее настроение?
- Как у подследственной. Понемногу говорит, ну, то есть дает
показания. Она уже не в больнице, вы понимаете.
- Понимаю.
Он меняет позу с вольготной на деловую. На лице предельная
доверительность.
- Кругами ходить не буду. Хоть вы и были в роли спасающего, а все
равно мы должны были вами, так сказать, поинтересоваться. Знаете, всякое
бывает в такой ситуации. Скажу вам по секрету, - он подмигивает мне, - что
кое-кто у нас там отпал, когда читал справочку на вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31