И исчез, объявившись спустя пару дней.
Если бы кто-то дал себе труд проследить за перемещениями и действиями новоиспеченного рыбака Бьярни, то был бы весьма удивлен. Франк закупил все необходимые принадлежности для ловли рыбы, как забрасываемой с кормы треугольной сетью, так и с помощью шнура с наживками, но в море ни разу не вышел.
Зато на берегу он не знал покоя. Появившись в Константинополе в середине ноября, франк целыми днями шатался из конца в конец города, порой даже нанимая лодочника для переправы через Босфор.
Бьярни – вернее сказать, Дугал – наведывался то в кварталы черни, то в усадьбы Старых Семейств, то в лавки – дорогие и дешевые, то в мастерские-эргастирии. Где-то он перебрасывался парой слов с продавцом или привратником, где-то задерживался для долгой беседы. Иногда оставлял собеседникам небольшие суммы, иногда совершал покупки, иногда просто вставал и уходил. Бойкого помощника торговца из рыбной лавки около Милия, с коим кельт долго обсуждал достоинства и недостатки разложенных на прилавке рыб, скотт подкараулил в темном углу, когда тот возвращался домой. Напал сзади и свернул шею, небрежно спрятав труп в бурьяне под забором.
Порой встречи Дугала выглядели прозаическими, порой – весьма таинственными. Так, однажды он до сумерек околачивался подле парусного склада венецианского торгового дома, пока из темноты не выскользнул некий тощий и ободранный нищеброд. Нищий пребывал в состоянии, близком к панике. Он даже на глаза толком показаться не рискнул, отчего разговор велся весьма причудливым образом. Дугал сидел на корточках, привалившись к прогнившему и чудом сохранявшему вертикальное положение забору. Его собеседник ежился с другой стороны, часто стуча зубами и глотая окончания фраз.
– Уеду я отсюда, – заполошно бормотал он. – Завтра же. Куда подальше. Жить охота. Всех переловили, никого не осталось. Продала нас какая-то сволочь. Мне повезло, удрал вовремя. Теперь тут прячусь, у «ночных рыбарей». Второй месяц уже пошел. Спать боюсь – вдруг продадут? Вдруг выследят? Дай денег, а?
– Дам, дам, – посулил шотландец. – Только скажи сперва: узнал, чего было велено?
– Ничего не знаю, – заныл нищеброд. – Кривой Сеса врал, будто разнюхал, а где теперь Кривой? В Нумерах с голодухи помирает, точно тебе говорю. Мое-то дело маленькое, сбегай-посторожи… Вот и досторожился. От любого шороха шарахаюсь. Мне б уехать… Спрячусь, нипочем не сыщут. В монастырь какой подамся, они своих на расправу не отдают… Деньги-то дашь?
– Лови, попрошайка, – тяжелый мешочек перелетел над досками. Послышалось торопливое шлепанье ног по земле. Дугал посидел еще немного, обдумывая услышанное, и побрел по хмурым константинопольским улочкам домой. Идти ему пришлось довольно долго. Пару раз его самоуверенно попытались ограбить, однажды задержал патруль ночной стражи, отвязавшийся только после предъявления медной бирки и уплаты дюжины фоллов.
В конце концов кельт свернул в низкую темную арку одного из ветхих домов, что выстроились вдоль безымянного кривого переулка на задворках площади Тавра. Домишко принадлежал голосистому, разветвленному и весьма небогатому семейству, охотно предоставившему заезжему чужеземцу в найм сарайчик на задворках. Впрочем, по сравнению с местами, где Дугалу порой выпадало жить, сарай выглядел настоящим дворцом. Даже крыша не протекала.
На следующее утро шотландец первым делом направился на шумную Золотую улицу, навестив большую лавку пряностей. Поглазев на разложенные образчики товара, купил связку засоленных крабьих лапок и удалился, шумно чавкая и выплевывая обсосанные клешни.
Невиннейшую покупку можно было в точности уподобить медному шарику в недрах замысловатого эллинского устройства. Тронувшись от легкого толчка с места, шарик покатился вниз по желобу. Задевая рычаги, сдвигая противовесы, вынуждая незнакомых между собой людей доставлять весточки на другой край города. Пощелкивая и скрипя, механизм трудился – и наступивший вечер принес франку небольшой сюрприз.
Некто, пожелавший остаться неизвестным, подсунул под щелястую дверь хибары послание: пергаментный пакет с лежащим внутри бронзовым ключом и прицепленной к нему бляшкой. На бляшке красовалась глубоко вытравленная арабская цифра «семь». Строчки на отрезке пергамента лаконично поясняли: ключ означает оплаченное посещение общественных терм, что на улице святой Харисины. Приходить после девятою часа.
– Угу, – размашисто кивнув, сказал сам себе Дугал. Глянул по сторонам, как бы в рассеянности стирая тупой стороной ножа буквы с отрезка телячьей кожи. Ключ он тщательно спрятал за пазуху, конверт и письмецо похоронил на квартальной свалке под слоем мусора.
После визита в термы интересы скотта внезапно переменились. Долговязая фигура замелькала в кварталах мастеровых, исполняющих дворцовые заказы, и подле хозяйственных врат дворцового комплекса. Дважды кельт проникал за стены дворца – как добропорядочный помощник либо слуга одного из давних поставщиков провизии в палатийские кухни.
Именно там, в кухнях, Дугал столкнулся с гвардейцем дворцовой стражи, заглянувшим к знакомой поварихе перекусить и поболтать. Гвардеец, вот удача, оказался земляком фальшивого Бьярни из Бергена. Не слишком доверяя собственным подданным, базилевсы предпочитали в качестве охранителей своей драгоценной персоны иноземцев из варварских франкских земель или лежавшего за Черным морем царства Грузинского.
Грандиозная пьянка, устроенная Бьярни для нового приятеля и его собратьев по оружию, имела неплохие шансы войти в палатийские летописи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24