Острога проходит мимо…
– Рыба не тени боится, – перебил Сенников, – а шума.
– Если вы так хорошо все знаете, тогда незачем было и спрашивать, – все так же не глядя ответил Вася. – Только здесь рыба шума не боится – сама река камнями все время стучит, и рыба к этому привыкла. Пойдем, Саша…
Они прошли вверх по течению и заняли свои валуны.
Рыба шла не часто, но все-таки через каждые десять-пятнадцать минут она появлялась в протоке, и Саша Губкин, точно следуя Васиным советам, сильным движением кисти посылал острогу в воду и, подхватывая ее, ощущал трепет живой, могучей рыбины. Поднять ее, снять с остроги и забросить подальше в кусты было почти таким же наслаждением, таким же торжеством, какое Губкин испытывал, глядя на убегающего тигра, на убитую рысь. Было в этом и нечто другое. Там, у городища, он побеждал скорее случайно, подчиняясь событиям. Здесь действовали его умение, расчет, ловкость. С каждой новой добытой им горбушей в нем нарастал прилив душевных сил, и он уже не только не чувствовал себя нерешительным, побаивающимся таежной неизвестности, скорее наоборот, был почти уверен, что здесь, в тайге, он не пропадет и наверняка научится справляться с собой. Он еще не знал, что уже стал другим, более сильным и собранным, чем несколько дней назад, и потому, увлекаясь, потрясая острогой, весело и почему-то злорадно, точно грозясь какому-то другому Губкину, шептал:
– Ага, Сашка! Держись! Я тебя заставлю быть другим. Держись!
Сенников не слышал этих слов. Охотничий азарт оставлял его, и он опять не только ощущал, но и понимал свое одиночество. Ему было грустно, а разбираться в собственном поведении он побаивался – он и так знал, что оно неважное, и инстинктивно, как все слабые люди, охранял себя даже от собственных неприятных мыслей.
«Обойдется, – думал он. – Ведь обошлось же один раз. Ведь я же доказал, что не боюсь змей. Докажу и теперь».
Рыбалка опять приобрела смысл, и он спустился ниже по течению, надеясь, что здесь будет побольше рыбы. То ли он не совсем правильно понял Васины уроки, то ли слишком часто посматривал на орудующих острогами Сашу и Васю, добыча у него была невелика: четыре горбуши, причем одна из них так ободрана в схватках, что и смотреть на нее было неприятно. А в кустах, неподалеку от Губкина и Васи, лежала груда трепещущей рыбы. И Сенников решил: «У них там, конечно, место хорошее. Вот и бьют. Нужно найти и себе местечко».
Он обогнул кусты и остановился на берегу заводи. В глубине кристально чистого омута, пошевеливая плавниками, отдыхала большая рыбья стая. Темные, как тени, рыбины стояли друг подле друга так тесно, что промахнуться, казалось, было невозможно. Аркадий изо всех сил метнул острогу. Она быстро потеряла скорость, но все-таки ударила одну рыбину. Горбуша дернулась, сбила соседку, и по всей стае прошло движение. Потом острога сама всплыла на поверхность. Аркадий метнул ее еще раз, но с тем же результатом.
«Глубоко… – подумал он. – Нужно их выгнать на протоки и там бить».
Он бросился было на розыски камней, потом остановился, поняв, что вспугнутая им рыбья стая поплывет как раз к валунам, на которых охотились Вася и Саша.
«Что ж это? Я буду рыбу гнать, а они – бить? Не-ет, не выйдет. Пусть лучше кто-нибудь из них погоняет. – И как всегда, сейчас же оправдал и укрепил свое решение: – Я нашел эту стаю, значит, мне и добивать ее».
Он прибежал к Губкину и рассказал о своей находке.
– Это кета стоит, – сразу определил Вася. – Она только ночью идет, а днем – отдыхает.
– Ну, раз ты все знаешь, пойди шугани ее как следует.
Вася промолчал, отвернулся и перепрыгнул на дальний валун. Сенникову уже не было грустно, как несколько минут назад. Он злился потому что был уверен – кем-кем, а Васей, мальчишкой, он может распоряжаться как хочет – ведь он же старше и он – солдат… А Вася не обращал на него внимания. Он притаился, метнул острогу и, положив локоть на бедро, стал вытаскивать добычу. Над рекой показались сразу две рыбины. Это было так необычно, что даже Аркадий растерялся: бить острогой сразу по две горбуши – настоящее искусство. Но едва Вася занес острогу над валунами, как один из лососей оторвался и шлепнулся в воду.
– Ты понимаешь? – крикнул Вася. – Это они дрались и так сцепились, что оторваться не могли.
– Просто каши еще мало ел, – сердито сказал Аркадий: – Вытащить не смог. Иди-ка гоняй кету, довольно с нас этой горбуши.
– Нужно – так идите, – упрямо наклонив голову, буркнул Вася.
– Слушай, друг, – насмешливо протянул Сенников. – Ты не забывай, что мы все-таки постарше тебя, и у нас, дружок, дисциплина.
– А я не забываю, – дерзко ответил Вася. – Только вы не командир, и я вам не подчиненный.
– Вот как, – проговорил Сенников. – Придется научить тебя дисциплине…
Он хотел было перепрыгнуть к пареньку, но Губкин схватил его за руку и рассмеялся:
– Постой, постой. Почуйко, оказывается, правильно говорит, что ты на сержанта дуешься.
– Ну, знаешь ли, – вспыхнул Сенников и вырвал руку.
– Слушай, Аркадий, не стоит, а? – сказал Губкин.
То ли в самом спокойствии чуть похудевшего и словно бы сжавшегося для броска Губкина, то ли в прищуре его обычно широко открытых и слегка восторженных, а теперь острых и холодных глаз, то ли в голосе, но Сенников уловил неизвестное даже для самого Саши возмужание, почувствовал, что Губкин чем-то старше и, главное, крепче, сильнее его. Это поразило Аркадия. Когда и где это случилось? И впервые Аркадий почувствовал новую – не злую, нервную, а какую-то светлую, немного грустную зависть. Чему он завидовал, Аркадий не знал, потому что не знал причин губкинских перемен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42