Ц полюбопытствовал я. Ц Зачем те
бе ноги, вездесущему? И борода? И проседь в бороде? Ты что, стареешь?
Ц Я такой, как вы меня рисуете на иконах, Ц ответил Бог. Ц Как представл
яете, таким и являюсь вам. Вездесущего ты и увидать не смог бы. Если же тако
й тебя не устраивает…
Не просто отшатнулся я, отскочил на три шага; такое страшилище явилось пе
редо мной. Голый гигант, загорелый дочерна, шестирукий, четырехногий, с ко
ровьими рогами на лбу и кабаньими бивнями, торчащими из пасти.
Ц Я Бхага, Ц проревел он. Ц Бог даров у ариев. Таким меня видели три тыся
чи лет назад. Не подходит? Страшно и старомодно, да? Тогда вот тебе другой о
браз, посовременнее.
На коврике, поджав коротенькие ножки, сидел противный уродец, со скользк
ой лягушечьей кожей, головастый, словно больной водянкой мозга, с огромн
ыми фасеточными глазами и длиннющими не то пальцами, не то щупальцами. Он
и все шевелились, сплетаясь в узлы и петли. И петельки образовывали буквы,
наши, письменные, так что я мог прочесть:
«Я пришелец. Я посланник сверхцивилизации. Мы опередили вас на миллионы
годичных оборотов вашей планеты. Мы можем…»
Ц Ах, ты опять морщишься? Пожалуйста, вот тебе другой символ.
На зеленой лужайке, поросшей зонтичными, сидела, болтая босыми ногами в з
вонком ручейке, милая женщина в венке из роз, круглолицая, большеглазая и
улыбчивая. Мне она показалась похожей на рембрандтову Саскию.
Ц Природа, Ц сказала она, кокетливо улыбаясь. Ц Я не богиня, я образ все
го естественного, природу ты же не отрицаешь, материалист. С природой смо
жешь говорить накоротке.
Очень миленькая была эта Природа, я тут же рассыпался в комплиментах. И не
медленно она возразила хриплым мужским голосом:
Ц Да, не получится у тебя серьезный разговор, ты грешник седьмой заповед
и. Я же читаю все твои мысли. Ты уже отметил, что эта Природа в твоем вкусе, т
олько в талии полновата, не в положении ли? Успел спросить себя: «А что эта
Природа собирается родить? И если любезничать с ней, не будет ли снисходи
тельнее?» Уже взыграл, грудь выпятил, картинную позу принял. Распетушилс
я. А перед тобой видимость, маска, я таких масок понаделаю тебе больше, чем
в кино.
Ц Какой же ты настоящий? Ц воскликнул я в отчаянии.
Ц А настоящий Я невидим, Ц возгласил знакомый уже хриплый голос. Ц Так
ой примерно.
И сцена исчезла. Все исчезло: и трон, и полянка, и ручей. Густая темнота, хоть
руками ее разгребай, ночное купание она мне напомнила. И за спиной возник
свистящий шепот: «Я здесь». Обернулся. Ничего. «Я здесь», Ц свистящий шеп
от у самых ног. «Здесь, здесь, здесь!» Ц эхом со всех сторон сразу. И во мне с
амом, не в голове, а где-то над желудком: «Как разговаривать будем? Не лучше
ли образ и подобие человека?»
Я кивнул головой, ошарашенный. Крепкий старик Ц патриарх воплотился на
своем деревянном кресле.
Ц Вопрошай, Ц напомнил он.
Я перевел дух. Подумал, что зря израсходовал один из трех разрешенных мне
вопросов. О внешности мог бы и сам догадаться. Теперь надо существенное в
ыяснить, имеющее отношение к моей судьбе.
Ц А у тебя тот свет есть тут, Господи? Загробная жизнь, как обещано. И Рай и
Ад?
Ц Но кажется, ты материалист, Ц усмехнулся он. Ц Что бывает с материали
стами после смерти?
Ц Ничего, Ц сказал я со вздохом. Ц Совсем ничего.
Ц Вот так и будет Ц ничего.
Ц А с верующими? Ц не удержался я.
Ц Ты же материалист, Ц повторил он.
Итак, ничего не будет. Я содрогнулся, представив себе смоляной погреб, ват
ную тишину в ушах, плотную тишину, оглушительную тишину, ни дыхания, ни сер
дцебиения, ни тепла, ни холода, совсем ничего. А впрочем, у меня бывали же в ж
изни обмороки. Тоже зеленая муть, тошнота, тошнота, безглазие… потом прос
ыпаюсь на полу. Что было со мной? Не помню. Ничего не было. Вот и тут будет та
к же… но не проснусь на полу.
Ц Слушай, отпусти ты меня на Землю, Ц взмолился я. Ц Очень хочется пожит
ь еще немножечко. Недоделанное сделать, наверстать упущенное. Честное сл
ово, грешить не собираюсь, каждую минуту буду ценить, ничего откладывать
не стану. Отпусти, что тебе стоит, ты же всемогущий вроде бы.
Ц Умолять будешь? Ц усмехнулся он. Ц На колени станешь, ладони сложишь,
припомнишь слышанное, вычитанное: «Иже еси на небеси». Ну давай, давай, кла
няйся, целуй прах у моих ног!
«Экий фанфарон! Ц подумал я. Ц Такое мелкое тщеславие при всемогуществ
е. И что ему в моем унижении? Цапнул кот мышонка, еще и издевается». Но все-т
аки, признаюсь, заколебался я. Даже и оправдание себе нашел: «Уж если здесь
этикет такой, что мне стоит встать разок на колени, похныкать канючным го
лосом? Ведь послы наши низко кланяются занюханным монархам; величают их:
«Ваше королевское величество» или «наш высокий гость», принимают торже
ственно, угощают почетным обедом вместо того, чтобы свергать ко всем чер
тям.
Ц Значит, признаешь этикет такой? Ц усмехнулся бородатый садист. Ц А к
ак насчет того, что «лучше умереть стоя, чем жить на коленях!». Впрочем, я и н
е предлагал «жить на коленях», только постоять полчасика.
Я молчал пристыженный. Не сразу собрался с духом:
Ц Слушай, кончай измываться! Что ты хочешь от меня?
Он почесал бровь. Типичный человеческий жест. Но неужели у богов чешутся
брови? Смакует артистизм.
Ц Я отпущу тебя, если ты сумеешь ответить на три вопроса.
Ц Три загадки? Ц переспросил я. Ц Как в сказках? Попробую, хотя я не слиш
ком сообразителен. После смерти в особенности.
Ц Не сообразительность важна, а честность. И вдумчивость, и откровеннос
ть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89