Кинокамера провела бы панораму с грустного, задумчивого лица Антона Михайловича по фотографиям, словно выхватывая сцены из прежней жизни доктора. Возможно, прозвучал бы внутренний монолог героя, который авторы написали бы, а исполнитель попытался передать наиболее достоверно.
Между тем думать Каштанову было о чем. Внешне его существование выглядело более чем успешным и счастливым. Хирург, известный всей России, директор Хирургического центра, член Академии медицинских наук, доктор медицины, профессор, лауреат Государственной премии, заслуженный деятель науки, член нескольких зарубежных академий, президент благотворительного фонда и, как говорится, прочая, прочая. Но в душе у нашего баловня судьбы был разлад и неразбериха. Большая часть дел, которыми он занимался, была ему неинтересна и, более того, неприятна. Он скучал на тусовках, считая их просто убийством времени. Он не любил вникать в финансовые бумаги и часто ставил свою подпись, не углубляясь в суть дела. Он ненавидел заседания, которые, как правило, оборачивались пустой говорильней. Он не выносил, когда к нему как к директору приставали с хозяйственными заботами, и старался отделаться.
Он любил только одно – оперировать. У него были поистине золотые, волшебные руки. Он понимал, что только здесь действительно живет и приносит пользу. А во всех остальных случаях только делает вид, что живет, ибо тут душа его мертва. Но пустые хлопоты, представительство, светская жизнь, которую обожала жена, всевозможные интервью, поездки, визиты, приемы, обязанности руководителя постепенно все больше и больше засасывали его и отнимали уйму сил. На главное дело жизни не оставалось времени, Антон Михайлович чувствовал, что его руки хирурга начинают слабеть. И в душе его день ото дня рос протест и соблазнительное желание – не послать ли все эти так называемые «сопутствующие товары» к чертовой матери и остаться просто хирургом. Ох, как нелегко было принять подобное решение: находясь на пике карьеры, отказаться от многого, что щекочет самолюбие, льстит тщеславию, дает всяческие преимущества. У Антона Михайловича не было властных генов, он никогда не хотел никем руководить, не выносил приказного тона, не любил и не умел командовать. Директором Хирургического центра он стал благодаря случаю. Сделал операцию, действительно сложную, высокому чиновнику, а тот возьми да и стань премьер-министром. Так заведующий отделением экспериментальной хирургии сделал неслыханную административную карьеру. Но сейчас Антон Михайлович думал не об этих высоких материях. Перед уходом в отпуск он все-таки решился и подал заявление министру с просьбой об отставке. Теперь надо было где-то укрыться, переждать, остаться одному, а ссора с женой еще больше укрепила его в этом желании.
Наконец Каштанов вышел из прострации, схватился за телефонную трубку и набрал номер. Судя по количеству набранных цифр, звонил он куда-то далеко.
Авторы, конечно, смогли бы объяснить, кому был адресован звонок Каштанова, но в целях усиления интриги они решили пойти кинематографическим путем, то есть изложить все так, как принято в сценарии кинокартины...
Телефон трезвонил в пустом сельском доме, расположенном на берегу дивного озера. В большой комнате с высоким бревенчатым потолком стены были увешаны картинами. У двери стояли пустые рамы из багета. Вообще в комнате было множество ненужных предметов, которые говорили о том, что, скорее всего, это мастерская живописца. Одну стену почти целиком занимал большой базарный ковер с тремя китчевыми тиграми. Огромный ротвейлер, разлегшийся на полу, к телефону почему-то не подошел...

Глава вторая

Банк «Серебряный гром», как и положено мощному, солидному, короче говоря, крутому банку, располагался в многоэтажном стеклянно-зеркальном великолепии. В тот же день Каштанов вошел в здание банка и сразу был окружен тремя сытыми парнями с мощными загривками:
– Вы к кому?
– К Павлу Анатольевичу Судаковскому.
– Простите, ваша фамилия?
– Каштанов.
– Павел Анатольевич вас ожидает.
Охранники радушно заулыбались, все трое. Они умели не только стрелять из всего, что стреляет, но и быть приветливыми с теми, с кем указано быть приветливыми.
Каштанов прошел через арку безопасности, подобную тем, что в аэропортах. Ничего не зазвенело, поскольку ни взрывчатки, ни оружия у него не оказалось.
У лифта, на десятом этаже, Антона Михайловича встречал самолично Судаковский, президент «Серебряного грома». В двух шагах от президента маячил персональный охранник президента, который не отлипал от подопечного. В нашей стране каждый уважающий себя человек обязательно президент чего-нибудь. Как в Грузии каждый уважающий себя человек обязательно князь.
– Тоша, что у тебя случилось? – взволнованно спросил Павел Анатольевич. – Ты сто лет не появлялся...
– Ничего особенного... как тебе сказать... просто я ухожу во внутреннюю эмиграцию.
– Жена? – понимающе вздохнул банкир.
– Жена – это деталь, есть еще кое-что посерьезнее...
Ведя гостя через приемную, Павел Анатольевич на ходу отдал распоряжение секретарше:
– Ко мне никого не пускать и по телефону ни с кем не соединять!
Кабинет президента выглядел роскошно. Авторам не доводилось посещать подобные апартаменты, поэтому они не в силах их описать, но предполагают, что действительность превосходит скудную фантазию сочинителей.
– Какие еще причины? – продолжал расспрашивать Павел Анатольевич, когда оба уже утонули в глубоких креслах.
– Сегодня это Шелатуркин – кандидат в Думу с грыжей, делегация из Айовы, бельгийский культурный атташе, который уезжает, серый кожаный портфель, наверно, такой, как у тебя.
1 2 3 4 5 6 7