Саксон широко раскрыл глаза, поглядел на меня, а потом покачал головой с видом благородного негодования. Затем он заметил, что проведя несколько недель на войне, я по всей вероятности излечусь от излишней разборчивости и брезгливости.— Вот хоть я, например, — заметил он, — я был чрезвычайно благочестивым дитятей и, бывало, никогда не расставался с молитвенником, но на Дунае я выучился лгать, мало того, я понял, что ложь есть необходимая принадлежность военного искусства. Взять хотя бы все эти обходы, засады, ночные вылазки: что это такое, если не ложь в большом масштабе? Ловким военачальником называют такого военачальника, который умеет скрывать правду, а сокрытие правды есть не что иное, как ложь. Разве вы не помните, что во время битвы при Сеплаке Вильгельм Норманский приказал своим солдатам бежать. Бегство было притворное, Вильгельму нужно было расстроить ряды неприятеля. Этот приём практиковался с успехом древними скифами, а ныне к нему тоже с немалым успехом прибегают кроаты. Скажите, что означает это притворное бегство, как не самую наглую ложь? А знаете вы, как Ганнибал привязал горящие факелы к рогам стада быков, и благодаря этому римские КОНСУЛЫ поверили, что армия Ганнибала отступает, и попались в расставленную ловушку? Разве это не обман? Разве это не преступление против правды? Это положение подробно было разработано одним знаменитым воином в его сочинении «Можно ли на войне пускать в ход хитрости, можно ли лгать неприятелю?». Я вам привёл, молодой человек, исторические примеры и мнения великих военных авторитетов, а раз это так, то я поступаю согласно обычаям войны и советов великих воителей, если, направляясь действительно в лагерь Монмауза, буду скрывать это и говорить врагам, что мы едем к Бофорту.На все эти тонкие доказательства я не отвечал ни слова, я только повторял, что он может поступать как ему угодно, но только чтобы на меня он не надеялся. Я, однако, обещал Саксону молчать и не мешать ему ни в чем. Этим обещанием он вполне удовлетворился.Теперь, мои терпеливые читатели, я могу наконец увести вас из смиренной и скучной деревушки, я перестану докучать вам разговорами о людях, которые были стары, когда я был молод, и которые давно уже покоятся вечным сном на Бадминтонском кладбище. Вы отправитесь вместе со мной в путь и увидите Англию того времени. Вы узнаете о том, как мы ехали на войну, и о всех наших приключениях. Очень может быть, что мой рассказ будет отчасти расходиться с тем, что написано в книгах Кока и Ольдмиксона и других историков, печатавших свои сочинения, но помните, дети, что я вам рассказываю о том, что видел собственными глазами, и что я сам помогал делать историю. А делать историю не так легко, как сочинять исторические книжки.12 июня 1685 года, при наступлении ночной темноты в нашем селении и окрестностях распространилась весть, что Монмауз накануне высадился в Лайме, небольшом приморском городе, лежащем на границе между Дорсетским и Девонским графствами. Первую весть об этом подал маяк на горе, запылавший ярким пламенем, а затем со стороны Портсмута стали доноситься бряцанье оружия и барабанный бой. Это собирались войска. По нашей деревенской улице то и дело скакали верховые курьеры, пригнувшись к лошадиной шее. Портсмутский губернатор посылал доклады о событиях в Лондон и спрашивал наказа, как ему поступать. Мы стояли, пользуясь ночной темнотой, на пороге и глядели на всю эту суетню. Небо пылало заревом огней маяка. Вдруг к нашей двери подскакал маленький человечек и остановил тяжело дышащую лошадь.— Здесь ли Иосиф Кларк? — спросил маленький человек.— Это я, — ответил отец.— При этих людях можно говорить? — спросил всадник, указывая хлыстом на меня и Саксона, и, получив утвердительный ответ, сказал:— Сборный пункт в Таунтоне. Скажите это всем, кого знаете. Дайте моей лошади поесть и напоите её — очень вас прошу об этом. Мне надо немедля продолжать свой путь.Мой младший брат Осия взял на своё попечение измученное животное, а мы ввели усталого всадника в дом и дали ему чашку пива. Это был маленький, жилистый, худой человек с родинкой на виске. Лицо и одежда его были покрыты густым слоем пыли. Сидя на седле, он так закоченел, что не мог сгибать ног.— Одна лошадь подо мною пала, — сообщил он, — а эта едва ли ещё продержится двадцать миль. Я должен поспеть в Лондон утром. Мы надеемся, что Данверс и Вильдман поднимут городское население. Лагерь Монмауза я оставил вчера вечером. Его голубое знамя уже развевается над Лаймом.— А много у него войска? — спросил с беспокойством отец.— Он привёз с собою только начальников. При нем находятся лорд Грей из Йорка, Уэд, немец Бюйзе и ещё человек восемьдесят-сто. Увы, двоих мы уже потеряли. Это дурное, очень дурное предзнаменование.— А что же такое случилось?— Ювелир из Таунтона Дэр и Флетгер из Сальтуна затеяли какую-то глупую ссору из-за лошади, и Флетгер убил Дэра. Крестьяне возмутились и требовали смерти шотландца, и тот должен был бежать на корабле. Это очень грустное происшествие. Флетгер был опытный вождь и искусный воин.— Ай-ай-ай! — нетерпеливо воскликнул Саксрн. — Не беспокойтесь, однако, Флетгера будет кем заменить. Найдутся на его место опытные вожди и искусные солдаты. Я сомневаюсь, однако, в том, чтобы он знал обычаи войны.И, говоря эти слова, он вытащил из-за пазухи тоненькую книгу в тёмном, переплёте и, перелистав несколько страниц длинным пальцем, воскликнул:— Вот здесь предусмотрены случаи этого рода — слушайте. «Раздел девятый. Если в военное время кто-либо вызывается на дуэль по поводу личного характера, то он имеет право отклонить этот вызов».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175