» – «Так точно, ловил, много лет». – «И поймали?» – «Заключен под стражу». – «Не виноват?» – «Виноваты мы, милиция».
Отсидел Жаров в общей сложности два года и три месяца. Впоследствии побеседовал с Горьким. И направился от нас некто Жаров учеником токаря на завод имени Карла Маркса, где в ближайшее время и влюбился в хорошую девушку Люсю. Комнатку Иван Бодунов тоже раздобыл молодоженам – бывшую людскую в четыре метра. Ну, а Жаров не из тех, кто на малом мирятся. Ему догнать ведь надо многие годы потерянной жизни. Стал он не только токарному делу учиться, но и вообще пошел шагать. А трудненько! Денег-то мало! Не привык жаться. Рассказывал Ивану Васильевичу:
«Люся ребенка носит, а я ей не могу модельные туфли купить. Был случай – лет тому пять, – отцепил я на станции Любань вагон обуви. А тут одна пара. Входите в положение?»
Бодунов, конечно, входил, но что толку?
Сейчас, по прошествии времени, вдруг открылись в «одиноком волке» необыкновенные способности к наукам. Да надо еще сказать, что и воля у него редкостная. Занимается для себя беспощадно, да еще с субботы на воскресенье с артелью грузит в порту, подрабатывает на семью. Родил сына, назвал Иваном, не без намека на Бодунова. Обучается еще и заочно. Вот так наш товарищ Бодунов вернул человеку его Советскую власть, а человек, как думается, – время еще покажет – недюжинный. Сейчас почти что цехом командует, квартиру получил из двух комнат, и никто не знает каков таков наш Жаров в недалеком прошлом…
Красношеев вздохнул и спросил у меня:
– А сколько таких Жаровых у наших Иванов? Не знаете?
Я, разумеется, не знал. Ответил сам Иван Ионович:
– Много. Очень много.
5. Саша Свисток и разные другие
Дверь отворилась почему-то совершенно бесшумно, и я увидел странную картину: на кургузом клеенчатом диванчике сидел грязный оборвыш и плакал, охая и хлюпая носом, а возле оборвыша стоял Иван Васильевич и большой, сильной рукой гладил сальные, спекшиеся волосы парня, приговаривая ласково и дружелюбно:
– Вот сейчас, Александр, напьемся мы с тобой чаю, покушаем бутербродов с колбасой, смотаешься ты в баню, а вечером займемся твоими делами как надо. Да не реви, словно девочка. Ты же рабочий класс, краса и гордость, мало ли чего в жизни случается…
– Обидно, – сквозь слезы, давясь и кашляя, сказал парень. – Из князи да в грязи…
– Будешь из грязи в князи. Мы же при Советской власти, Саша, проживаем. А ты припомни, дорогой товарищ, из последнего отребья, из ворья в квалифицированного слесаря – это не рывок?
– Рывок! – кивнул Саша.
– От водки и марафета в чистое общежитие, за книгу – это как?
Чтобы не вышло, будто подслушиваю, я кашлянул.
– Обидели человека, сволочи, – сказал Бодунов, – а он – обиделся. Вы заходите, познакомьтесь, некто Саша Рыбников, в далеком прошлом классный вор по кличке Свисток. Так вот, товарищ Рыбников за руку поймал одного фрукта, который зарывал в шлак, чтобы потом вынести с завода, кусок приводного ремня. А тот, с больной головы на здоровую (вор смекалистый), свалил все на Александра; покопались в биографии и вспомнили слово «рецидив». В отделение милиции, а тамошние пир… пин…; – Бодунову всегда с трудом давалось слово «пинкертон», – в общем, тамошние сыщики Александра доставили к себе. Ну, конечно, к этому времени наш Сашенька уже напился водки, это же закон: если несправедливость – напиться. Так, Саша?
И Иван Васильевич снова потрепал Сашку по голове.
– На врача хочу учиться, – угрюмо пробормотал Свисток. – Купил себе «Курс частной хирургии» – прорабатываю.
– Самоучкой?
– Ага, – ответил Александр. – Делов-то!
Из столовой принесли чай и огромную тарелку бутербродов с колбасой. Бодунов пил вприкуску, Свисток съел 12 (двенадцать) штук бутербродов. Чай Александр запил двумя стаканами воды из графина.
– На баню есть?
– Нету, – ответил Свисток. – Совсем мальчик пустой.
– Три рубля. Отдашь. Я не барон.
– А было – не отдавал? – обиженно буркнул Александр, – Или кто из нас вам не отдавал? Тогда поделитесь воспоминаниями – бывает, старые дружки, встречаемся.
– Для чего встречи?
– Поговорить – кого расстреляли, кто где сидит, кто на светлую дорогу жизни вышел.
– А разве выходят? – улыбаясь глазами, спросил Бодунов.
– Ваши – выходят.
– Кто да кто?
– А вы не знаете будто… Например, Мишка Удавленник…
– По фамилии!
– Лобазников. Он вешаться хотел, вы его разубедили. Кочегаром на «Ветеране». Опять же Дзюба, украинец, тот женился, ребенка заимел. Но это еще что, – оживился и заулыбался Свисток, – это мелкие семечки. А вот Зуб – это да!
– Какой Зуб? Зубков Юра?
– Ага. В цирке работает. Воздушный номер. Называется «Два Франсуа два». И еще «Франсуа и Франсуаза». Я как узнал, так прямо помешался, честное-пречестное. Ходил беспрестанно в Шапито. Ну кто мог подумать? Нормально, мальчичек по форточкам лазил, нам дорогу делал, а теперь про него в газетах пишут: «Блестящий фейерверк мастерства». Вы бы посмотрели, гражданин начальник; я скажу – он вам билеты пришлет. Даже расспрашивал про вас. Вообще, к вам у него отношение хорошее.
– Да что ты! – улыбнулся Бодунов. – Простил, значит, меня за то, что он воровал, а мы его ловили…
– Все пошучиваете! – сказал Свисток.
Едва он ушел, Бодунов принялся звонить по телефонам. На душе у меня было светло, хотелось кому-нибудь пересказать то, что я только что видел и слышал, хотелось рассказать, какое лицо было у Бодунова, как славно он посмеивался, как блестели его глаза, когда Свисток хвастался ему своими товарищами, «вступившими на светлую дорогу жизни».
Я постучал к знаменитому Колодею – грозе бандитов, начальнику первой бригады.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25