Кружка, стоявшая на столе, упала и разбилась. Тотчас же ударило второе ядро.
– Вот вам и побили! – сказал Лофтус. – Мы здесь ни о чем не можем судить. Флот пришел – этого для меня достаточно. Флот его величества короля здесь.
Реджер Риплей захохотал:
– Где здесь? На дне? Черт бы подрал ваше величество! Сколько раз я говорил тому шведскому резиденту, который тут находился до вас, что воевать с московитами глупо, а надо с ними торговать, как торгует Англия.
– Вы говорили! – крикнул Лофтус. – Вы говорили! А деньги вы все-таки получили от нас, сэр! И недурные деньги. Что же касается до вашей Англии...
Пушечный мастер погрозил Лофтусу пальцем:
– Не задевайте мою честь, Лофтус, я этого не люблю!
– О, гордый бритт! – воскликнул Лофтус. – Гордый, оскорбленный бритт! Если бы не ваша Англия...
Не поднимаясь с лавки, Риплей ударил Лофтуса носком башмака в бедро. Швед отпрянул к стене, белый от бешенства, ища хоть что-нибудь похожее на оружие. Венецианец с мольбою в голосе просил:
– Господа, я прошу вас, я заклинаю вас именем всего для вас святого. Быть может, это последние наши часы...
Риплей пил воду, ворчал:
– Гнусная гадина! Деньги! Погоди, я еще швырну в твою поганую морду деньги! Он смеет меня попрекать деньгами! Мало я делал из-за этих денег? Ваш Карл должен бы меня осыпать золотом за то, что я делал для него в этой стране, а мне платили пустяки. Деньги!
В избе запахло дымом, Звенбрег потянул воздух волосатыми ноздрями:
– Где-то горит! И сильно горит...
– У них в крепости много пожаров! – объяснил Лофтус. – Я слышу, как бегают и кричат...
Реджер Риплей ответил со злорадством:
– Сколько бы у них ни было пожаров – шведам в Архангельске не бывать! Архангельск останется для нас, и мы его получим...
Он оторвал кусочек бумаги, зажег о пламя свечи, раскурил трубку.
– Сейчас ночь или день? – спросил Лофтус.
В избе, в которой содержались иноземцы, Иевлев накануне сражения приказал зашить окно досками.
Риплей отвернулся. У него были часы, но разговаривать с Лофтусом он не желал. Его разбирала злоба: русские разгромили шведов, царь Петр, конечно, будет очень доволен, всех участвовавших в сражении наградят. Ну, если не всех, то многих. Его, пушечного мастера, во всяком случае наградили бы. Царь Петр дорожит такими иноземцами. И кто знает, как сложилась бы жизнь мастера Реджера Риплея, не соблазнись он шведскими деньгами, а служи только английской короне...
Пыхтя трубкой, пушечный мастер сердился: вот Лефорт, женевец, дебошан и более ничего, даже ремесла толком не знает, а в какие персоны выскочил. Быть бы Лефорту первым министром, не умри он так рано. Умный человек! Ничего не скажешь, – понял, кому надо служить. А он, Риплей? Чем кончится вся эта глупая история? Неужели повесят? Ежели у них попался – будет худо! После Нарвы они стали сердитыми, московиты, и не слишком жалуют иноземцев...
– Действительно, пахнет дымом! – сказал венецианец. – У меня слезятся глаза...
Риплей пыхтел трубкой. Ему хотелось пива. Если бы он сейчас был на валу, несомненно, русский слуга подавал бы ему пиво. Он бы пил пиво и командовал стрельбой. А потом царь Петр поцеловал бы его и произвел в главные пушечные мастера. Главный пушечный мастер – это гораздо больше, чем генерал. Генералы выучиваются своему делу, а пушечные мастера – родятся. Он бы построил себе дом в Москве, посадил бы цветы, выкопал бы пруд и выписал свою Дженни. Как бы она удивилась, увидев такое великолепие. А через несколько лет обессилевшую в войне со шведами Россию завоевала бы Англия. Рано или поздно, Англия все завоюет, и глупых шведов тоже. Так говорят в Лондоне...
– Слушайте, мы горим! – сказал Лофтус.
Риплей сердито сплюнул. Он не любил, когда ему мешали мечтать.
– Мы горим! – громче сказал Лофтус.
Венецианец вскочил со своего места. Звенбрег, прижимая руки к груди, метался по избе, вскрикивал:
– Эти варвары хотят сжечь нас живьем! Да, да!..
Дыму было уже столько, что пламя свечи едва мерцало. Риплей забарабанил сапогом в дверь, караульный не откликнулся. Тогда Лебаниус схватил скамью и, размахнувшись, стал бить ею в рассохшиеся доски с такой силой, что одна из них сразу отскочила...
– Эй! Зольдат! – крикнул в дыру венецианец.
Караульщик, обычно стоявший в сенях, не отзывался. Едкий дым все полз и полз, и теперь слышен был даже треск близкого пламени.
– Зольдат! – крикнул венецианец, надрываясь.
Риплей выхватил из рук Лебаниуса скамью и, кашляя от копоти и дыма, ударил еще несколько раз. Отскочила вторая доска, потом третья. В углу, где стоял колченогий стол, уже горела пакля, желтые язычки пламени бегали между бревнами.
Задыхаясь, Риплей все бил и бил скамьей, пока не вылетели все дверные доски. Но для того, чтобы спастись, надо было сломать еще одну дверь – наружную, с решеткой, обитую железом. Они опять стали бить скамьей, но дверь не поддавалась, а изба уже горела жарким огнем. Одежда на Лофтусе начала тлеть, венецианец потерял сознание, свалился на пол под ноги другим. Еще немного, и они бы сгорели все, но кто-то стал ломать дверь снаружи. Лофтус, визжа от боли – языки пламени уже хлестали его по спине, – встал на четвереньки. Риплей тоже начал опускаться на пол, когда дверь наконец распахнулась и какие-то женщины выволокли иноземцев на крепостной двор. Здесь, неподалеку от избы, лежал насмерть сраженный ядром караульщик, его разбитая алебарда валялась рядом. Женщины, жалея обожженных, принесли воды, позвали какого-то капрала;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202