Рядом с шофером сидел помощник Веретилина – Вася; губы у него вздрагивали, по лицу катился пот.
– Еще что-нибудь случилось? – спросил Дзержинский.
Стараясь говорить спокойно, Вася рассказал, что произошло восстание в полку, которым командует Попов. Мятежники отказываются выполнять приказы правительства. Попов объявил себя начальником всех мятежных сил России; на Чистых Прудах и Яузском бульваре мятежники останавливают автомобили и прохожих, отбирают деньги, оружие и отводят в Трехсвятительский переулок, в особняк Морозова, где помещается штаб.
– Вы что, сами там были? – спросил Дзержинский.
– Еле вырвался, – сказал Вася. – Вот куртку на плече разодрали. Пьяные, песни орут, пушки какие-то себе привезли.
Дзержинский стоял возле маленького «бенца»– молчал, думал. Веретилин и Вася молчали тоже, медленно постукивал невыключенный мотор; было душно, низкие тучи ползли над притихшей Москвой.
– Еще есть новости?
– Есть: Александрович украл кассу.
– Восстания в Арзамасе, в Муроме, в Ярославле, в Ростове Великом и Рыбинске, – тихо заговорил Дзержинский, – я предполагаю, связаны друг с другом – отсюда, из Москвы. Тут цепочка. Надо ухватить это звено – убийство Мирбаха, тогда, должно быть, удастся выдернуть всю цепь, тогда мы наконец узнаем, какая бабка ворожит преступникам отсюда, из столицы.
– Отсюда? – спросил Веретилин.
– Отсюда! – убежденно подтвердил Дзержинский.
Из открытых окон аппартаментов убитого посла донесся хриплый крик графини Мирбах, потом сделалось совсем тихо, потом она опять закричала. В это время из серых, душных сумерек медленно выполз открытый двенадцатицилиндровый автомобиль с флажком иностранной державы на радиаторе: на кожаных подушках, отвалившись, неподвижно сидел господин в мягкой шляпе, в широком светлом плаще. Машина остановилась, шофер открыл капот, господин в шляпе, закуривая сигарету, вытянулся к раскрытым окнам, за которыми кричала графиня Мирбах.
– Проверяет – убит или не убит, – сказал Вася. Шофер со скрежетом захлопнул капот, сел на свое сиденье: машина, мягко покачиваясь, без огней, растаяла в сумерках.
– Не без них дело сделано! – сказал Веретилин, кивнув вслед машине. – Проверяет Антанта работу своего Блюмкина.
Дзержинский шагнул к «бенцу», сел рядом с шофером и сказал Веретилину, дотронувшись до его плеча:
– Я еду в Трехсвятительский. Надо этот узелок развязать. С мятежниками Владимир Ильич покончит быстро, мятеж будет разгромлен, банда сдастся, а заговорщики – головка банды – уйдут переулочками, подвальчиками спрячутся у своих – отсидятся, Надо развязать узел сейчас, немедленно. В азарте, с закружившимися головами все эти наполеончики болтливы, хвастливы; предполагаю, – удастся нам разобраться в обстановке…
Широкое лицо Веретилина изменилось, даже в сгустившихся сумерках было видно, что он побледнел.
– Тут дело такое, товарищ Дзержинский, – быстро, с тревогой заговорил Иван Дмитриевич, – они ведь ни с чем не посчитаются, – пьяные, головы потеряли, вы учтите…
Дзержинский кивнул:
– Да, но время, Веретилин, никак не терпит. Упустим нить заговора, – сколько тогда честной крови прольется еще, сколько несчастий произойдет!..
Веретилин быстро встал на подножку машины, спросил напористо:
– Разрешите с вами? Мало ли что…
– Не разрешаю! – сурово оборвал Дзержинский. – Отправляйтесь в ЧК, там дела много. Не дурите, Веретилин!
Иван Дмитриевич отпустил дверцу машины, шофер включил скорость.
Автомобиль, скрипнув старыми рессорами, развернулся и исчез во мраке.
– Что же теперь будет? – спросил Вася. Веретилин закурил, рука ею со спичкой дрожала.
– Что же ты будешь делать, когда он страха не понимает? – сказал он. – Интересы революции требуют, – значит, все…
Иван Дмитриевич помолчал, раскуривая трубочку, потом добавил тихо, домашним, добрым голосом:
– Вот учись, Василий. Запоминай, чего судьба тебе подарила видеть, какого человека. Потом внукам расскажешь…
В это самое время «бенц» подъезжал к Чистым Прудам.
Где-то далеко, над ржавыми крышами погромыхивал гром, поблескивали зарницы, не частые, но яркие и продолжительные.
В мелькнувшей зарнице Дзержинский увидел: от корявого, разбитого дерева к подворотне вытянулась цепочка людей, винтовки с примкнутыми штыками, пулемет на перевернутой подводе, шинель внакидку, командир прохаживается распояской, тычет пистолет в лицо какому-то длинному парню.
– Эти самые и есть! – сказал шофер, замедляя ход. – Дальше не пустят…
– Поезжайте! – коротко ответил Дзержинский.
Шофер нажал акселератор, машина прыгнула вперед, шинели расступились, сзади, не сразу, прогрохотали два выстрела. Шофер еще поддал газу, машину стало валять из стороны в сторону – мимо костров, освещающих высоко задранные стволы пушек, мимо орущей толпы, пока вдруг не пришлось затормозить, – тут был битый кирпич, песок, ящики – что-то вроде баррикады. Тотчас же подлетел сутуловатый человек в кепке, надвинутой на самый нос, заругавшись, стал рвать дверцу машины, в другой руке у него тускло поблескивал никелированный «Смит и Вессон». При свете большого костра, над которым кипел котел, Дзержинский, слегка высунувшись из машины, жестко, словно ударил, сказал:
– Уберите руки!
Человек в кепке, узнав Дзержинского, сомлел, отступил от машины, сказал осевшим голосом:
– Да разве ж мы знаем… Нам приказано, мы и того… Вы не сомневайтесь, товарищ Дзержинский…
От костра шли к «бенцу» другие – с винтовками, с пистолетами. Тот, что был в кепке, вдруг властно крикнул:
– А ну, отойди назад! Сам Дзержинский едет – вот кто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61