Я себе такие корочки куплю…
– А зачем же вам… корочки? – удивился Головин.
– В смысле ботинки…
– Ах, ботинки?
И старик опять задремал сидя. Он не смел лечь в этой жмакинской буре, в этом воющем смерче хвастовства, в этих бешеных раскатах мечтаний о том, как Жмакину предложат комнату, нет, не комнату, а квартиру, как ему автобаза сама все обставит и как почему-то его вызовут в Кремль.
– Куда? – вновь подхватился Головин.
– В Кремль! – непоколебимо твердо сказал Жмакин. – А что?
– Конечно, почему же, – закивал головой Никанор Никитич. – Непременно…

Почистим желтые?

…Дядечка в очках в углу лапшинского кабинета шуршал журналом. Алексей погодя вспомнил – это тот самый дядечка, который в больнице, когда умирал Толя Грибков, сидел на подоконнике и кричал на Жмакина, чтобы тот не смел кончать с собой.
– Ну, дальше! – сказал Лапшин. Выражение лица у него было строгое.
– Дальше, Иван Михайлович, материальный фактор тоже кое-что значит…
Лапшин вежливо попросил не обучать его «элементарным основам». Дядечка в углу смешно хрюкнул.
– Поконкретнее! – попросил Лапшин.
– Поконкретнее будет то, что мне на эти деньги, я извиняюсь, не прожить, – подрагивая щекой, сказал Жмакин. – Я ведь все в долг, гражданин начальник, все, понимаете, «за потом», а когда это «потом» наступит? Я вроде бы женатый, мне пора и к месту, в семью идти, а я что же, их объедать стану? Ребенок народится – я ему вроде никакую там рогульку купить не смогу?
– Какую такую рогульку? – спросил Лапшин.
– Ну, игрушку, шут их знает, какие игрушки бывают.
– А долги у тебя какие? Вернее, что ты долгами считаешь?
– Разные у меня долги, – угрюмо ответил Жмакин. – Не будем уточнять.
– Все-таки, может, уточним?
– Пожалуйста, гражданин начальник…
«Гражданин начальник» он говорил нарочно, от бешенства. А Лапшин как бы ничего не замечал.
– Например, имел я несколько подачек. Подал мне «на бедность» поначалу Егор Тарасович Пилипчук. Я в бухгалтерии проверял, там эти суммы не значатся, таким путем – из его кармана. Раз. Опять же Хмелянскому охота в его очкастую рожу кое-какие, как прежде выражались, ассигнации запустить. У Криничного жил – кушал, и пил, и его курево курил, – это как? Если у меня замаранное прошлое – значит, я вроде попрошайки, без отдачи? У Головина, божьего старичка, десятку стрельнул. У вахтерши Анны Егоровны…
– Допустим, – сказал Лапшин. – Согласен, так! А другие долги ты не собираешься возвращать?
– Это какие же такие долги?
– Не догадываешься?
Жмакин догадывался и молчал. Что он мог сказать? Что отдаст? Из каких денег мог он выплачивать уворованное – большие тысячи, которые числились за ним. А Лапшин между тем, вздев на нос очки, полистал толстую тетрадку и стал вслух читать вписанные туда даты, обстоятельства и суммы, причем даже сумочки и бумажники были оценены.
– Это кто же на меня такую бухгалтерию двойную завел? – угрюмо осведомился Алексей.
– У нас на все бухгалтерия имеется, – ответил Лапшин. – Только ты, Алеха, не злись, злиться-то не на кого, надо выход из положения искать. Что можешь предложить?
Дядечка в углу аппетитно закурил. Жмакин хотел было попросить у него папироску, но, заметив, что тот чему-то улыбается, не попросил и отвернулся от него. Лапшин, насупившись, листал свой «псалтырь».
– Предложить я могу, да толку не будет, – совсем угрюмо, почти злобно сказал Жмакин. – Предложение у меня такое, что могу я сам и грузить мясные туши и прочие изделия, и разгружать могу. Но только с моим прошлым и без паспорта меня на пушечный выстрел к такой миллионной ответственности не подпустят.
– Это вздор! – сказал дядечка в углу.
– Подожди, Львович! – попросил Лапшин.
Дядечка замолчал.
– Я как грузчик вполне справлюсь, – сказал Жмакин. – Я мальчишечка здоровущий, мои жилы никто не перервет, а за баранкой – это же для дамочек работа. И тут, гражданин начальник, как хотите…
– Брось ты с «гражданином начальником»! – неожиданно крикнул Лапшин.
– Как хотите, – дрожащим голосом продолжал Жмакин, – но вопрос принципиальный. Или давайте меня обратно за решетку после всех кошмаров моей жизни, или будьте так добры, доверьте машину с говядиной…
– А со свининой? – глядя в зеленые глаза Жмакина, спросил Лапшин. – Ох, Алеха, Алеха, кто кошмар моей жизни – так это ты!
Жмакин опустил голову. Он знал, как не выносит Лапшин всякие жалкие и жалобные слова, и опять не удержался. Верно, что кошмар его жизни!
Молчали долго, Лапшин опять думал. Погодя спросил:
– Львович, ты понимаешь, в чем дело?
Худой дядечка в очках поднялся со стула, прошелся по кабинету и сказал хмуро:
– Понимаю и предполагаю, что мы это дело пробьем.
– Вы – прокурор? – строго спросил Жмакин.
– Почему это прокурор? – удивился Ханин. – Почему?
– А потому, что прокурору такую бесчеловечность пробить – запросто.
– В общем, мы разберемся, – поглядывая на Ханина, сказал Лапшин. – Предполагаю, что это дело вот товарищ – он журналист – выяснит, и мы все сообща тебе поможем. Будешь грузить свинину, говядину, баранину, чего там еще?
– Колбасные изделия, – без улыбки сказал Жмакин.
– Еще что?
– Еще… паспорт бы!
– Помню. Еще?
– Вроде бы все.
– Ну все так все.
Алексей поднялся. Лапшин внимательно на него смотрел. Что-то изменилось в Жмакине, а что – он не мог понять. То ли плечи стали шире, то ли весь он погрузнел, то ли глаза глядят строже…
– Чего вы? – смущаясь, спросил Жмакин.
– Вроде бы изменился ты.
– Я? Уже две недели самостоятельно работаю – может, это?
– Может.
– А вы, слышно, приболели?
– Приболел малость…
– Ваши годы, конечно, не молодые!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194