Под настроение Олег взял конец веревки в
зубы, оставив второй в руках купца, доплыл до пляшущего на течении
сука, нырнул к каморке, торопливо пошарил рукой среди груды вещей,
нашел окованный угол какого-то из сундуков, скользнул ладонью по
боковой стенке, продел веревку под нащупанную рукоять. Сдерживаясь из
последних сил, затянул узел, метнулся наверх и махнул другу: - Тяни! И
опять к тому времени, пока он добрался до песка, новгородец успел
подтянуть сюда же добытое добро. Опять разочарованно вздохнул: - Не
то, друже. Струмент это плотницкий. Ладью подлатать, коли беда какая
случится... - Любовод откинул крышку, опрокинул сундук, выливая воду,
и на землю вывалились стамески, киянки, молоток, гвозди, желтые с
белыми пятнами комья смолы, рубанок, долото, полотна для пилы. -
Подсушить надобно. Глядишь, и сгодится еще. Опять же, рукояти мастера
и так вымачивать изредка советуют. А железо, оно быстро не гниет. -
Ладно, попробую еще... Ведун опять взял конец и выплыл на стремнину.
Нырнул, знакомым путем направляясь в хозяйскую каморку. Здесь его ждал
неприятный сюрприз: в самой конуре и перед ней в воде висела белая
муть. Как будто вытаскиваемым сундуком мешок с мукой разорвало, или с
манкой, или еще с чем. К счастью, Олег рыбой не был и этой гадостью не
дышал. Он сунулся внутрь, разыскивая нужный сундук на ощупь, но ничего
не добился - рванул назад, на поверхность, перевел дух. Болели плечи,
гудела голова, кожа казалось какой-то рыхлой, словно размокшая глина.
- Теперь понятно, отчего ныряльщики за жемчугом дольше тридцати не
живут. Середин резко вдохнул, опять ушел в глубину. Заплыл в каморку
и, не мудрствуя лукаво, принялся выбрасывать все подряд за дверь: чего
теперь беречь-то? Воздух быстро кончился. Ведун вынырнул, отдышался,
снова ушел вниз, опять наверх. Сундук удалось нащупать только после
шестого погружения. С огромным облегчением Олег зацепил рукоять на его
крышке веревкой, завязал, выскочил наверх и махнул рукой: - Тяни! На
этот раз Любовод успел вытянуть добычу куда раньше, нежели его
сотоварищ добрался до суши, с нежностью погладил крышку: - Он самый,
хороший мой. Казна купеческая... Новгородец поковырял замок, откинул
крышку, громко выругался и опрокинул свое сокровище рядом с плотницким
инструментом. На песок хлынул сизый чернильный поток. Видать, и
письменные припасы у хозяина вытекли, и драгоценные грамоты-списки
растеклись. Поползшие к воде свитки и пергаменты Любовод и не пытался
остановить - понял, что спасать уже нечего. Он перегнулся через верх
сундука, пошарил рукой в оставшемся на месте содержимом, извлек
продолговатый зеленый камень: - Вот он, нашелся! - Купец отбежал к
реке, тщательно прополоскал каменный осколок, сунул его за пазуху: -
Теперича не пропадет! - Любовод оглянулся на Олега, лежащего без сил
на траве, окликнул: - Слыхал, друже? Нашел я подарок русалочий. - Меня
сегодня больше не кантовать, - прошептал Середин. - Почему, когда по
два-три часа купаешься, то совсем не устаешь? А за час работы в той же
воде трупом себя чувствовать начинаешь? - Устал, друже? - подошел
ближе купец. - Не так громко... У меня голова, как колокол. Каждое
слово раз десять по черепушке из стороны в сторону отскакивает. -
Нашел я камень русалочий, - шепотом повторил Любовод. - И зеркало
чудное, что для любой своей отложил. Ох, драгоценное же сокровище! На
вес золота цену спросить - так и то продешевишь. Олег промолчал. -
Зеркала, они же на меди сделаны, - ласково напомнил купец и нервно
подергал себя за бородку. - Че меди в воде речной за десяток дней
сдеется? Опять же, каждое в тряпицу завернуто. Стало быть, не
поцарапается, не попортится по-глупому. А, колдун? Середин продолжал
молчать, уронив голову на ладони. Любовод недовольно хмыкнул, почесал
в затылке, вкрадчиво продолжил: - Я и уложил их удобненько. Вдоль
бортов, промеж ребер корабельных. Дабы на глаза никому зря не
попадались, а достать при нужде враз можно было... - А сам ты туда
сплавать не хочешь? - Олег перевернулся и сел, опершись на руки. - Я
бы сплавал, друже, да неопытен в сем искусстве. Сам ведаешь, берегли
меня от воды. Коли с матерью надобно встретиться, то она выручает, а
самому плавать боязно. Не умею. Середин опять не ответил. Но на этот
раз совсем по другой причине. Взгляд его упал на сохнущие инструменты,
на бронзовые гвозди непривычного квадратного сечения и молоток. И в
памяти шелохнулся один из заговоров, которые Ворон почему-то называл
«новомодными». Хотя теперь понятно было, почему. Что его учителю
какие-то триста-четыреста лет? Ветер... - Я же не о себе одном
забочусь! - вдруг возмутился Любовод. - Забыл, друже, что компаньон ты
мой, сотоварищ? И товар весь этот на наше общее серебро поменян! Всего
не спасешь, так хоть зеркала увезти надобно. Ну же, колдун, ты чего?
Нечто серебро свое вернуть не хочешь? - А? - оглянулся на него ведун,
отмахнулся: - Нет, сегодня не полезу. Все, устал. И голова от
гипервентиляции гудит. - Нечто я тебя гоню? - с видимым облегчением
хмыкнул новгородец. - Отдыхай друже, Будута сей миг еще грибов
принесет. Запечем на углях. Жалко, соль из мешочка всю вымыло, и перец
тоже. Ну, да потом насолимся. Че нам ныне дни считать? Одним боле,
одним мене - уже ничто не поменяешь. Как зеркала добудем, так и
тронемся. За них сам-пять, сам-десять прибыток все едино выйдет. По
миру с сидором тощим не пойдем. Ладьи, само собой, жалко, да товар в
трюмах все едино дороже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14