если решать самостоятельно надо уметь при любой зарплате, то откладывать решение – слава Богу, прерогатива тех, у кого зарплата выше.Впрочем, понадобилось всего каких-нибудь минут сорок, чтобы мой жизненный опыт пополнился еще одним любопытным рассуждением: большую зарплату, по крайней мере в МУРе, зря не платят. Я сидел за огромным обеденным столом красного дерева, прихлебывал великолепный липтонский чай из тончайшего майсенского фарфора, слушал рассказы о великих книжниках прошлого и вертелся как на иголках. Меня интересовали книжники современные, и с Николаем Ивановичем Потапенко, очаровательным стариканом, бывшим летчиком-испытателем, мне совершенно не пришлось хитрить, искать обходные пути, применять тонкие маневры. Едва я заговорил о своем интересе к старым книгам, он первым делом словоохотливо вывалил мне все свои свежие, но уже наболевшие проблемы.– Ух, эта молодежь! – весело кричал он, увесисто пристукивая по столу сухоньким, но крепким кулачком, так что майсенский фарфор угрожающе звякал. – Звери! И откуда берут-то? За последние два месяца весь мой обменный фонд распотрошил! Я уж думал – все, успокоился, так нет! Позавчера является ко мне, приносит: Пушкин прижизненный, “Евгений Онегин”, Радищев, еще Бог знает что! Откуда берут, ну скажите вы мне! И ведь знает, подлец, на чем подловить старика! “Я у вас оставлю все это, Николай Иванович, посмотрите, дескать, в спокойной обстановке, подумайте!” Да какая тут может быть спокойная обстановка – я две ночи не сплю, все полки облазил, что им отдать, что продать? А сегодня, представьте, является и все забирает: у меня, говорит, еще покупатель появился, думайте до вечера, а то уйдет в другой город. И ведь уйдет же, уедет! Как вы думаете, а?Потапенко полушутливо, полувсерьез хватался за голову, а я, хоть у меня самого все внутри дрожало так, что даже чашку пришлось поставить, чтобы не кокнуть ненароком, ужасно хотел его успокоить: не волнуйтесь, Николай Иванович, не уйдет и не уедет. Но тут же мне пришло на ум, что обоснуй я ему как следует мою уверенность, она, пожалуй, мало его утешит. Вот почему вместо этого я дождался паузы, извинился и попросил:– Можно мне от вас позвонить? Меня товарищ на улице ждет, надо ему кое-что срочно передать. Что было чистой правдой.– Слушайте, Овсов, – спросил Северин, – а откуда у вас такая странная кличка – Лошадь?К тому времени, как я подъехал к Балакину в отделение, куда Северин доставил задержанного, беседа между ними была в разгаре и шла, как видно, с переменным успехом. У Стаса был угрюмый вид, он расхаживал по кабинету, заложив руки за спину. Круглое, щекастое лицо Альберта расцветилось пятнами, сделавшись похожим на подмокшую перезрелую клубнику, которую забыли вовремя снять с грядки. Сейчас он страдальчески скривил пунцовые губы и умоляюще прижал ладони к груди.– Ну, почему сразу кличка, братцы? Вы что, правда, считаете, будто я уголовник какой, а? – Его узкие глазки-щелочки из-под припухших век тревожно перескочили с Северина на меня, потом на Балакина, сидевшего за своим столом в углу, потом снова на Стаса. – Ей-богу, братцы, по-моему, вы меня с кем-то спутали! А что Лошадью... Друзья прозвали. Долго объяснять. – Он безнадежно махнул рукой и совсем понурился. – Это... ну, в общем, из классики...– Понятно, – буркнул Северин. – Оно, конечно, милиционерам про классику объяснять без толку. Они книжечками не торгуют, стало быть, их и не читают. – И неожиданно поинтересовался: – А что, прижизненный Чехов тоже в хорошей цене, да?Овсов запунцовел окончательно, замекал что-то оправдательное. Но Северин прервал его.– Стоп! Поехали по второму кругу. Значит, вы утверждаете, что это ваши книги?– Мои, – уныло согласился Альберт.– Как они к вам попали?– Я их купил...Северин бросил на меня быстрый многозначительный взгляд.– Так. У кого?– У... у женщины...– Это мы уже слышали. Но я так и не понял: она ваша знакомая?Не надо было быть крупным психологом, чтобы по лицу Лошади определить, что сейчас он судорожно пытается принять, как ему кажется, очень важное решение. Я даже знал какое. Руку даю на отсечение, он прикидывал, задержали мы его в связи с Ольгой или по какому-нибудь другому поводу. Если по другому, то ему нет никакого смысла самому лезть в петлю, связывать книги с Троепольской. А если все-таки в связи с ней, ложь начнет играть против него.И тут, подобно шахматисту, в безвыходной ситуации узревшему вдруг лежащее, оказывается, на виду у всех простое решение, я увидел спасительный ход и похолодел. Ибо спасительным ход был для Овсова. А в следующую секунду я обреченно понял, что и он, похоже, нашел его.– Знакомая... – выдохнул Альберт.– Имя? Фамилия? – напористо расспрашивал Северин. И Овсов ответил окрепшим голосом:– Троепольская Ольга Васильевна.Наверное, я бы дрогнул. Но Стас (то ли еще не понял, к чему клонится дело, то ли нервы у него железные) продолжал как ни в чем не бывало:– И сколько вы за них заплатили?Мне показалось, что Овсов содрогнулся всем телом. Я буквально ощутил, как его сейчас раздирает страшная мысль: “Неужели не угадал?!” Но отступать теперь было некуда. И он пролепетал еле слышно уже известную мне минимальную каталожную цену:– Четырнадцать тысяч...– Отлично! – Северин плюхнулся на стул, придвинул к себе лист бумаги. – Дайте-ка нам теперь координатики этой – как вы говорите? Троепольской!Я уже понял, что Стас блефует, но этот блеф был того сорта, который принято иначе называть хорошей миной при плохой игре. Овсов тем временем услужливо продиктовал адрес Ольги, ее домашний и рабочий телефоны. Записав, Северин поднялся, бодро сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76