На самом деле Тамара, попав в ловушку волоокого мальчика, обживавшего ее пространство с невинностью приблудного кота, честно последовала логике ситуации и сама инициировала все процедуры. Она была откровенно несчастна перед юнцом, игравшим на ее компьютере и ходившим по дому в ее ангорских свитерах, – а у Крылова не поднималась рука на нелепое существо, улыбавшееся ему трусливо и нахально, точно Крылов был классный руководитель, которому на сиденье стула подложена кнопка. Никакими силами нельзя было согнать приемыша с супружеской кровати, где он однажды угрелся в позе цыпленка табака и теперь каждый вечер, в детское время, отправлялся на лежбище, всем желая спокойной ночи и прихватывая с полки приглянувшуюся книжку. Он обращался к Тамаре – «Тамара» и «ты»; он входил в столовую, держа ее за руку, а за едой шарахался от горничной, неодобрительно менявшей ему изрисованные соусом тарелки. По каким-то причинам получалось, что приемышу было негде жить – то есть было некуда его отправлять; руины рыжего чемодана с провалившейся крышкой, спасаемые от распада заскорузлыми ремнями, скромно стояли в холле и содержали, по-видимому, все его имущество. Грубые белые носки постояльца с натоптанными черными подошвами валялись повсюду и создавали впечатление, будто парень бродяжничал по каким-то разбитым проселкам, прежде чем обрел под боком у Тамары долгожданный и милый приют.
В сущности, с Тамарой случилось то, что случается хоть раз со всякой женщиной после тридцати; ее трагическая честность стояла между Крыловым и юным негодяем, как железная стена. Дополнительно Тамара запуталась в неприятной истории, первоначально связанной с отчислением юноши с каких-то оплаченных курсов; она ежедневно звонила по телефону, куда-то ездила, ярко накрасив крепко сжатый рот, платила сама – все никак не могла развязаться, открывались новые обстоятельства, вдруг возникали подозрительные типы в тяжелых драповых пальто, способные стоя ждать по нескольку часов, так что на пол натекала лужа угольной воды. Крылов держался сколько мог, ночуя в спальне для гостей, где душой помещения были сумрак и пыль; все никак не удавалось поговорить с Тамарой откровенно, отогнав от нее паразита, который льнул, тотчас готовый страшно огорчиться, если его не погладят по голове. Крылов был взрослый человек и мог бы сказать Тамаре, что таких, как этот мальчик, много и всякая женщина хоть раз, да попадется; что на этом жизнь не кончается – в том числе и ее с Крыловым совместная жизнь. Но Тамара не шла на разговор и демонстрировала только одно: решимость платить по счетам.
Иными словами, юнец пересидел Крылова. Но стоило Крылову съехать к матери – все в ту же крошечную квартирку с обветшалыми окнами и множеством мертвых мошек на тусклых плафонах, испускавших скудное электричество, – как буквально черед неделю мальчик запросто оставил Тамару ради женщины-продюсера, с которой сумел заговорить на празднике женского журнала и так дошел, излагая свои идеи насчет того, какие бывают люди, до ее особняка. За рыжим чемоданом прислали слугу. Женщина-продюсер, похожая на толстого отличника, с ушами-топориками на мужской квадратной голове, похудела от счастья на четыре килограмма, а потом еще на столько же от лютой тоски.
Так начался разрушительный и славный путь молодого человека, скоро ставшего известным Митей Дымовым. Он побывал домашним питомцем маститого писателя, Директора телеканала, нескольких актрис и, наконец, сумел очаровать главу финансово-промышленной группы «Золото Рифея» Павла Петровича Бессмертного, человека серьезного и позитивного, с коричневыми генеральскими усами, никогда не подозревавшего в себе нетрадиционных страстей – и вдруг нашедшего судьбу. Некоторое время Митя пел на эстраде в стиле light – про летние каникулы и милую Наташку; снялся в молодежном сериале в роли крутого угонщика автомобилей, для чего накачал вполне рельефную мускулатуру; в двадцать шесть начал молодиться – благодаря деньгам Бессмертного выглядел как десятиклассник, его капризная верхняя губа, опушенная, как бабочка, реденьким шелком, была шедевром пластического хирурга. В конце концов Митю затянуло телевидение: его нарядные шоу стали чем-то вроде ментальных помоек, необычайно привлекательных для любителей сплетен. Персоны мужского и женского пола обожали Дымова; «Я многое ему простила», – говорила со значением та или иная львица в овальном декольте, чем поднимала собственный рейтинг. В борьбу за Митю вступили старшеклассницы: здоровенные девки в тесных майках и шортах, принципиально без белья и с метлами на головах, штурмовали Митину контору и били бутылки об его автомобиль. Разбогатев при Бессмертном, Митя, как говорили, теперь и сам кого-то содержал – по официальной версии, перечислял гонорары в сиротский приют. Кроме того, он регулярно выделял вспомоществование трем-четырем актерам, не слишком счастливым на поприще, всегда ходившим как бы в трагическом гриме, с волосами как струйки черной копоти из-под изжеванных шляп – и содержавшим в свою очередь каких-то нежных нищих мальчиков, скромно сидевших за отдельным столиком и кушавших по порции мороженого на двоих, пока великодушный Митя, назначивший встречу в модном кафе, беседовал с отцом семейства о театре и кино.
При этом Дымов не оставил повадок альфонса. Он требовал подарков и получал их тоннами (многое отходило нищим мальчикам, трепетно носившим дизайнерские ожерелья и цветные сапожки на дамских каблуках, отчего их темные дешевые костюмчики становились совсем бумажными). Митя любил говорить, что все его имущество умещается в одном чемодане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171