Витя был человеком неопределенного возраста, худой, темноволосый, смуглый, с тонкими чертами лица, с неизменной улыбкой. Он никогда ни с кем не ссорился и даже свое недовольство как начальник высказывал все с той же улыбкой тихим голосом. Впрочем, поводов для недовольства ему старались не давать. Требования его были невысоки, понапрасну он ни к кому не придирался, и с ним всегда можно было договориться об отгуле или одолжить у него небольшую сумму на длительный срок. Говорили, что у него есть свое дело, которым он занимается более активно и охотно, а в «Оцеплении» удерживается благодаря родственным связям с кем-то из руководства лишь для того, чтобы иметь возможность таскать боевой ПМ…
— Как дела?
— Нормально, шеф, — отозвался кто-то из охранников.
Витя улыбнулся еще щедрее. Позвав двухметрового бородача, отставного майора ВДВ, он о чем-то переговорил с ним, сел в машину и с ревом умчался.
— Поехал, Сутя, — усмехнулся худощавый охранник с длинными рыжеватыми усами, отслуживший десять лет мичманом на Северном флоте.
Бородач посмотрел на него неодобрительно.
— Пошли, чего зря мерзнуть-то, — сказал кто-то, и мы стали расходиться.
У ворот остались майор и мичман. Остальные направились в кафе с грузинской кухней. Наступил обед, а там, как я узнал еще при стажировке, нас кормили со скидкой.
Бабко шел вместе со всеми, засунув руки в карманы и размеренно жуя резинку. Обсуждалось, взять к обеду литровую бутылку водки или ограничиться половиной, но Бабко не обращал на это никакого внимания. Возле кафе он отделился от толпы и торопливо зашагал в занесенный снегом проход между старыми складами. Никто, кроме меня, внимания на это не обратил.
— Вася, а обедать? — спросил я.
Он остановился, хмуро посмотрел на меня и отрицательно покачал головой.
Поковырял ногой замерзшую палку, а потом махнул мне рукой. В другой ситуации я бы послал его подальше, но сейчас у меня были свои цели. Я изобразил на лице заинтересованность и подошел.
— Чего?
Продолжая жевать, он тяжело смотрел мне в лицо, так что я поневоле напрягся, подумав, что он, как и все в последнее время, угадает мои мысли и отреагирует соответственно. Но он быстро стянул с себя камуфлированную безрукавку, нашу «спецодежду», скомкал ее и протянул мне:
— Подержи пока у себя, я скоро подойду.
Я не двинулся с места, и он, наморщив лоб, выдавил:
— Пожалуйста.
— Самому не донести? — пробормотал я, но безрукавку взял.
Он улыбнулся, еще жестче, чем Марголин, и зашагал прочь, почти по колено проваливаясь в глубокий нехоженый снег. Я постоял, глядя ему вслед. В конце прохода виднелась кособокая постройка из белого кирпича, с решетками на окнах и невысокой трубой, а за ней должен был проходить ограждающий территорию забор. Я не стал гадать, что ему там потребовалось, и пошел в кафе. Неся безрукавку перед собой, я пальцами незаметно ощупывал многочисленные карманы, а за углом приступил к изучению их содержимого.
Вещей было мало. Дорогой перочинный нож, одноразовая зажигалка, пачка билетов, которые мы продавали посетителям, патрон от газового пистолета, упаковка сувенирных спичек с разноцветными головками и две сухие «беломорины». Я тщательно изучил их, но обе папиросы, однозначно, были набиты только табаком. На дне кармана, среди сбившейся в комки пыли, нашлось несколько подозрительных крупинок растительного вещества, но я не мог с уверенностью сказать, марихуана это или какой-то другой наркотик. Достав свои сигареты, я запихал эти крупицы между пачкой и целлофановой оберткой, привел безрукавку Бабко в порядок и пошел в кафе.
Все уже сидели за длинным общим столом, приступая к сваренному по грузинскому рецепту супу. Я грузинскую кухню не любил, хотя и прослужил два года в Краснознаменном Закавказском военном округе, недалеко от Тбилиси. Утром я не успел позавтракать и стал с удовольствием поглощать суп, позабыв обо всем…
— Ты что, с ним ходил? — тихо спросил, наклонившись ко мне, сосед.
— С кем?
— Ну, не со мной же. — Он глянул на безрукавку Бабко, которую я положил на скамейку рядом с собой.
— Нет.
Сосед укоризненно покачал головой.
На столе появилась литровая бутылка «столичной». Мне предложили выпить, но как-то вяло, по необходимости, и я отказался — последствия недавней пьянки были еще свежи в памяти. Уговаривать меня никто не стал. Я быстро управился с обедом, допил кофе и выбрался на улицу. Безрукавку Бабко оставил лежать на скамейке.
Я выкурил сигарету, потом еще одну, расхаживая по площадке перед кафе. Возвращаться в зал мне не хотелось. Я топтался, разглядывал занесенные снегом ряды металлических торговых прилавков и думал, где буду встречать Новый год и как восстановить отношения с Натальей.
Бабко стремительно вывернул из-за угла и, не останавливаясь, влетел в двери кафе.
Мне даже легче стало от того, что он так себя ведет. Не хотелось думать о том, как бы я действовал, окажись он добродушным и располагающим к себе парнем.
Послеобеденные часы тянулись медленно. Наконец мы отметились в дежурке у Горохова и побрели по домам.
Бабко шагал впереди меня, все так же ни с кем не разговаривая и гоняя во рту резинку. Я помнил его адрес и прикинул, что удобнее всего нам уезжать отсюда одним троллейбусом. Но получилось иначе. На улице его ожидала машина — невзрачная, старая иномарка белого цвета, с задохликом-очкариком за рулем. Выйдя из ворот, Бабко направился прямо к ней, плюхнулся на заднее сиденье, и машина сразу уехала. Я запомнил номер и двинулся на свой троллейбус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88