Манера поведения была несколько отчужденная. В интонации голоса появилась какая-то наглость, когда он сообщил Кэрри, что ему нужно выпить что-нибудь покрепче. Когда он насмехался над моим отцом за то, что огонь довольно слабый, в его голосе появился оттенок презрения. Билл взглянул на него и нахмурил брови. Хотя и ничего не сказал.
При других обстоятельствах мы бы пили шампанское, но вместо него папа принес красное вино и виски для Брендана.
– Что ты собираешься завтра надеть, Кэрри? – спросила я через мгновение.
– О! – Она покраснела и посмотрела на Брендана. – Я собиралась надеть красное платье, которое купила.
– Звучит вполне резонно, – сказала я.
– Хотя я не вполне уверена, что оно идет мне.
И опять этот тревожный взгляд на Брендана, который вторично наполнял свой стакан.
– Не знаю, смогу ли его носить.
– Можешь носить все, что тебе захочется, – сказала я. – Это день твоей свадьбы. Покажи мне.
Я поставила стакан. Мы вдвоем поднялись по лестнице к ним в комнату. В последний раз, когда была здесь, я нашла веревку, которую спрятали под комодом. Отринув эту мысль, я повернулась к Кэрри. Она порылась в большой сумке, развернула ткань. У меня заболело лицо. Мне хотелось разрыдаться. Все было плохо.
– Оно великолепно. Примерь его для меня, – попросила я.
Вся моя злость на Кэрри куда-то испарилась. Сейчас я чувствовала лишь беспомощную любовь к ней.
Она выскользнула из брюк, через голову стащила розовую кофту, расстегнула лифчик. Она была худенькая и бледная. Резко выделялись ребра, и торчали ключицы.
– Пожалуйста.
Я подала ей платье, а когда она потянулась за ним, мы обе увидели, что в дверном проеме стоит Брендан. Никто не произнес ни слова. Кэрри с трудом начала надевать платье, на какое-то мгновение ее голова скрылась в красных складках, видно было только худое обнаженное тело, сияющее белизной. Ощущалась какая-то порочность в том, что мы с Бренданом можем наблюдать за ней одновременно. Я отвернулась и стала пристально смотреть в окно, в ночь.
– Вот! – сказала она. – Конечно, нужны высокие каблуки, а волосы заколю наверх и накрашусь.
– Ты чудесно выглядишь, – сказала я, хотя она так не выглядела; она потеряла все свои краски, растворилась в ярком красном цвете.
– Ты в самом деле так считаешь?
– Да.
– Хм-м… – протянул Брендан.
Он оценивающе смотрел на нее неподвижным взглядом, затем у него на лице промелькнула загадочная улыбка.
– Ну хорошо. Все ждут нас внизу, чтобы поздравить.
– Иду.
– Опять становитесь подругами, да?
Будто его слова зажгли огнепроводный шнур, и сейчас злость разгоралась во мне, подбираясь к центру. Я повернулась к нему.
– Мы сестры, – сказала я.
Мы смотрели друг на друга неподвижным взглядом. Я и не собиралась первой отводить глаза. Несколько мгновений мы пристально, не моргая, смотрели друг другу в глаза. Я почувствовала, что во мне ничего не осталось, кроме ненависти.
Утром в пятницу я встала рано, приняла ванну, вымыла голову, потом пошла в спальню и уставилась на одежду и шкафу. Что можно надеть на свадьбу сестры с человеком, которого ненавидишь, если свадьба происходит всего через несколько дней после того, как умер родной брат? Ничего чрезмерно яркого, ничего сексуально привлекательного, ничего очаровательного, ничего изысканного. Но нельзя же прийти на свадьбу в черном. Подумала о белом лице Кэрри, выглядывающем из красного бархата. Вспомнила о лице в обшитом гробу. В конце концов вытащила из шкафа платье лавандового цвета и поднесла его к свету. У него был тонкий вязаный верх и свободная шифоновая юбка, вообще-то оно летнее, но если надеть сверху приятную рубашку из грубого шелка, то оно вполне подойдет. Накрасилась, высушила волосы феном, продела в мочки ушей серьги, надела колготки и осторожно влезла в платье. Посмотрелась в зеркало, передразнила создание с бескровным лицом и ввалившимися глазами, которое увидела там.
Надела свое длинное черное пальто, взяла подарок и вышла. Мы все вместе собирались пойти пешком в бюро записи актов гражданского состояния от дома родителей, поэтому я поехала туда, несмотря на поток транспорта, и припарковала машину перед домом, который был недалеко от дома родителей.
Полубегом под моросящим дождем, высоко поднимая платье, чтобы оно не запачкалось в лужах, добралась до дверей, но не успела поднять кулак, чтобы постучать, как дверь открылась.
– Миранда, – сказал отец.
Я испугалась. На нем был поношенный клетчатый халат, он был небрит. Перепутала время?
– Нам пора выходить, – сказала я.
– Нет, – ответил он. – Нет. Входи.
Мама сидела на ступеньках лестницы, на ней были мешковатые рейтузы и старый свитер с воротником «хомут», в течение многих лет я не видела, чтобы она носила это. Заметив меня, она подняла голову. Все лицо было испещрено морщинами и изрыто складками.
– Ты сказал ей?
– Что? – спросила я. – Сказал мне – что? Что происходит?
– Он отказался.
– Что ты хочешь сказать?
– Его не было рядом, когда проснулась, Кэрри, он позвонил по телефону в восемь часов. Он сказал…
На мгновение монотонный голос замолчал. Она покачала головой, словно проясняя что-то, затем продолжала:
– Он сказал, что сделал все, что мог, чтобы помочь нам всем, но ничего хорошего не получилось. Он сказал, что устал поддерживать всех нас и делать это больше не может.
Я опустилась на ступеньку ниже мамы.
– О, бедняжка Кэрри!
– Он сказал, – продолжала она, – что у него появилась возможность найти счастье с другой, и он знает, мы должны понять, что он должен использовать ее. Должен же он подумать и о себе когда-то.
– Другая?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92