Пока Диана плещется в ванной, я пытаюсь читать последний черновик ее диссертации. Мне почти ничего не понятно, что там написано, но выглядит это очень солидно; данные статистического исследования, ссылки, сноски, обширные библиографии и так далее — да и читается это все неплохо.
— Впечатляющая работа, — говорю я Диане, когда она входит в комнату. — То есть насколько я вообще понимаю в подобных вещах. Но это хотя бы удобочитаемо для неспециалиста.
— Это так, проходной вариант, и не такой уж и хороший, — отвечает она без малейшего намека на уныние.
Мы заговариваем о том, что она сейчас собирается делать, когда ее работа закончена, и она целует меня и говорит:
— Что ты там говорил о неспециалистах? — Она расстегивает мне ширинку и вытаскивает мой твердеющий член. Нежно держа его в руке, она проводит языком по губам. — Я сейчас тебе кое-что сделаю, очень приятное, — говорит она. — А потом сделаю еще приятнее.
И я думаю про себя, что приятнее, чем у нас уже есть, наверное, просто невозможно.
Мы засыпаем и просыпаемся только под вечер на следующий день. Я приношу нам чай прямо в постель и решаю, что, наверное, пришло время рассказать Диане обо всем, полностью. И я ей рассказываю. Я точно не знаю, как много она уже знала или о чем догадывалась, но вид у нее не особенно удивленный. Я одеваюсь, натягиваю толстовку и джинсы, а она садится в кровати и смотрит на меня.
— То есть ты собираешься разыскать дружка-алкоголика, которого ты не видел почти десять лет, и отдать ему три тысячи фунтов наличными?
— Ага.
— Ты уверен, что хорошо все обдумал? — спрашивает она сквозь зевок. — Не так уж часто я соглашаюсь с Психом, но в данном конкретном случае твои благие намерения могут принести парню больше вреда, чем пользы, если ты отдашь ему эти деньги все сразу.
— Это его выбор. Если он упьется до смерти, значит, сам дурак, — говорю я ей, но в душе-то я знаю, что думаю только о самом себе, о том, что мне нужно честно произвести расчет.
Холод, похоже, заморозил весь город до самого сердца. Это как хроническая болезнь, от которой уже не избавиться никогда. Капризная дама-погода на высоких каблучках постоянно грозит отступить обратно в студеную зиму перед лицом ледяных ветров с Северного моря. Майл кажется призрачной, хотя еще только вечер, даже темнеть толком не начало. Я устало бреду по улице и нахожу Клоуз-сквер. Сворачиваю в тесный, узенький переулок, который открывается в небольшой темный скверик, окруженный громоздкими старыми зданиями. Маленькая дорожка бежит вниз, в направлении к Новому Городу.
Маленький скверик забит народом; все слушают какого-то бородатого старого кренделя с дикими, больными глазами, проповедующего по Библии. Народ самый разный: безнадежные алкаши, реабилитирующиеся анонимные алкоголики и наркоманы, у которых экзальтированная фиксация на евангелических излияниях служит заменой стакана и дозы. Я разглядываю толпу и вижу его. Он стал стройнее, чисто выбрит, но выглядит как человек после тяжелой болезни, потому что так оно и есть, замороженное состояние выздоровления — состояние, которое движение трезвенников стремится увековечить в камне. Вот он. Рэб МакНаутон, Второй Приз. И мне нужно отдать ему три штуки фунтов наличными.
Я осторожно подхожу к нему. В свое время Второй Приз был близок с Томми, нашим старым дружком, который умер от СПИДа. Он обвинял меня в том, что я подсадил Томми на наркоту, и даже однажды сам попробовал, как это. У парня всегда был характер, этого у него не отнять.
— Что… Роберт, — быстренько поправляюсь я.
Он косится на меня, регистрирует мое присутствие легким презрением во взгляде и оборачивается обратно к бородатому проповеднику, его глаза горят, он жадно ловит каждое слово, а губы произносят «аминь» в надлежащих местах.
— Как дела? — Я делаю еще одну попытку.
— Что тебе нужно? — Он даже не смотрит в мою сторону.
— У меня для тебя кое-что есть, — говорю я. — Деньги, которые я тебе должен… — Я сую руку в карман пальто, нащупываю пачку денег и думаю про себя: смех, да и только.
Второй Приз наконец оборачивается ко мне.
— Сказать тебе, куда их засунуть, деньги твои? Ты — зло; ты, Бегби, этот порнографический Саймон Уильямсон, Мерфи-наркоман… вы все — зло. Вы убийцы, и вы делаете работу для дьявола. Дьявол живет в порту Лейта, а вы — его работники. Это место — средоточие зла… — говорит он, закатывая глаза.
Странное чувство — нечто среднее между весельем и злостью — вскипает во мне, и я с трудом сдерживаю себя, чтобы не ответить ему в том смысле, что еще за пургу ты, приятель, несешь.
— Я тебе должен. Я просто хочу отдать долг. Вот, просто возьми — и встретимся в следующей жизни, — говорю я, запихивая пачку денег ему в карман. Тучная женщина с кудрявыми волосами и сильным белфастским акцентом подходит и спрашивает:
— Че происходит-та? Че происходит-та, Роберт? Второй Приз достает из кармана деньги и размахивает пачкой у меня перед носом.
— Вот! Вот что происходит! Ты думаешь, сможешь купить меня на этот мусор?! Что вы сможете купить мое молчание, вы с Бегби? Не убий! — говорит он с горящими глазами и вдруг вопит мне в лицо, брызжа слюной: — НЕ УБИЙ!
Он бросает деньги в воздух, и купюры кружатся на ветру. Толпа неожиданно осознает происходящее. Один заляпанный грязью мужик в заношенном пальто хватает пятидесятифунтовую бумажку и смотрит ее на свет. Бомж ныряет на мостовую, и вот уже все охвачены безумием жадности, никто больше не обращает внимания на старого проповедника, который, увидев порхающие в воздухе деньги, забывает о своей душеспасительной проповеди и ползает по асфальту вместе с остальными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175