Джерсен воспользовался общим возбуждением, чтобы посильнее дуть в свою флейту, но тут же получил пару предостерегающих взглядов от дирижера.
Джентльмен из-за стола справа подошел к сцене и заговорил с Вальдемаром Кутте, который сначала отвечал с раздражением, а потом повернулся к собравшимся:
– По многочисленным заявкам для нас споет миссис Тадука Мильгер.
– О нет! – закричала из-за своего столика Тадука Мильгер. – Это совершенно невозможно!
Но ее втащили на сцену, поставили рядом с кисло улыбающимся Кутте.
Тадука Мильгер спела несколько баллад: «Я одинокая птица», «Моя маленькая красная баржа на реке» и «Пинкероуз – дочь космического пирата».
Места за столами были уже заполнены: постепенно собрались все опоздавшие. Джерсен начал сомневаться, что Трисонг придет на вечеринку.
Тадука Мильгер вернулась за свой столик. Объявили о начале ужина, и оркестр пошел отдохнуть в служебное помещение.
Вечер спустился на Гледбитук. Сотни карнавальных фонарей, подвешенных на бамбуковых шестах, освещали павильон. За столами не спеша ужинали. Многие попивали ликеры. Те, кто более строго придерживался Учения, коротали время за чашками чая, но потеряли очень мало, потому что столы просто ломились от всевозможных яств.
«Невероятно, – подумал Джерсен. – Где же Говард Трисонг? Почти в руках!»
Он оглядел углы павильона, берег реки… Время, казалось, застыло. И вдруг все встало на свои места. Вот у реки неподвижно застыли три человека, внимательно наблюдая за тем, что творится в павильоне. Джерсен посмотрел на дорогу. У ограды стояли еще трое мужчин, лица и одежды которых невозможно было рассмотреть. Но, похоже, они не из Гледбитука…
Все изменилось. То тут, то там звучали легкие застольные разговоры, преувеличенно-бодрые, причудливые и абсурдные. А вокруг освещенного разноцветными фонарями пространства собирались темные силы. Джерсен прошел в дальний конец павильона, посмотрел на юг и различил очертания людей, почти незаметных в тени вязов.
Кутте позвал оркестр на сцену.
– Сейчас мы сыграем «Рапсодию спящих дев». Внимание! Пожалуйста, грациозно и изящно.
Пирушка бывших, а теперь вновь собравшихся одноклассников достигла стадии повышенной общительности и панибратства. Все окликали друг друга, вспоминая выдумки, проделки и шутки. Социальные барьеры рухнули, веселье охватило всех в павильоне… «Ничего подобного! Это был Кремберт! Мне сделали выговор и обвинили…» – «О, Садкин! Помнишь вонючий цветок в букете миссис Боаб? Какая шутка, а?» – «…что с ним случилось?» – «Утонул в Куадском канале, бедняга. Упал со своей баржи…» – «…самый громкий скандал был с перископом Фимфла, помнишь?» – «А как же! Он подсматривал за девочками, глазел на коленки и локти, а также на то, что между ними». – «Какая мысль была!» – «Фимфл! Что за парень! Где он сейчас?» – «Бог его знает». – «Эй, кто-нибудь знает, что случилось с Фимфлом?» – «Не вспоминайте этого маленького сорванца». Последнее донеслось из-за стола Садалфлоурисов и было сказано Аделией Лангал.
Неожиданно раздался звук, похожий на звон огромного гонга. Был ли он на самом деле? Или почудилось? Джерсен отчетливо слышал удар гонга, но больше никто, казалось, его не заметил.
В дверях появилась высокая широкоплечая фигура. Узкие брюки из зеленого велюра облегали длинные, сильные ноги; поверх белой рубашки с длинными рукавами – черный жилет с фиолетовыми и золотыми кармашками; светло-коричневые ботинки, закрывающие лодыжки; мягкая черная шляпа, надвинутая на лоб. Человек постоял в дверях, криво улыбаясь, потом сел на свободное место за ближайшим столом. Из-за стола Садалфлоурисов донесся громкий шепот, который нарушил внезапно наступившую тишину:
– Это же сам Фимфл?!
Говард Алан Трисонг, или Говард Хардоах, медленно повернул голову и посмотрел на Садалфлоуриса, потом окинул взглядом сцену, Джерсена и уставился на Вальдемара Кутте. Улыбка Говарда стала чуть шире.
Школьные товарищи возобновили разговоры. Застолье продолжалось, но атмосфера вдруг стала не такой свободной, как раньше. Разговоры смолкали, когда Говард Хардоах бросал на говоривших недобрый взгляд.
Наконец Морна Ван Халген, одна из организаторов вечера, взяла себя в руки, подошла и сердечно, но тихо поприветствовала Говарда, на что тот вежливо ответил. Морна Ван Халген указала на накрытые столы, предлагая ужин, но Хардоах покачал головой. Тогда она решительно оглядела зал, перебегая глазами от группы к группе, потом снова обернулась к учтивому мужчине, сидящему за столиком перед ней.
– Как приятно видеть вас после стольких лет разлуки! Я бы никогда вас не узнала, хотя вы не так уж изменились! Годы оказались к вам снисходительны.
– Действительно. Я счастливо провел это время.
– Я не помню ваших друзей… Но вы не должны сидеть здесь в одиночестве. Вон Сол Чиб. Помните его? Он сидит с Эльвинтой Герли и ее мужем из Пача.
– Разумеется, я помню Сола Чиба. Я помню всех и вся.
– Тогда почему бы вам не присоединиться к нему? Или к Шимусу Буту? Ведь о скольком можно поговорить! – Она показала на столы в левой части зала.
Говард Хардоах быстро взглянул туда:
– К Солу или Шимусу?… Оба, как я помню, были неловкими, тупыми и неряшливыми людьми. Я же, если помните, был философом.
– Возможно. Но ведь люди меняются.
– Сущность их неизменна. Возьмите меня, к примеру. Я по-прежнему философ, даже более изощренный, чем раньше.
Морна сделала движение, словно хотела отойти подальше от столика Говарда.
– Это же прекрасно.
– В таком случае, после маленького уточнения, к какой группе вы посоветуете мне присоединиться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71