При желании он мог бы побеседовать с Бру — там, в спальне. В музее такой возможности не было — их разделяло стекло витрины, за которым она, смиренное вдохновение его империи, терпеливо ожидала своего часа.
Разумеется, рост его компании — смелого, рискованного предприятия, как о ней часто говорилось в прессе, — был предопределен трехсотлетним развитием инженерной мысли и промышленности. Что бы случилось, если бы его компанию разрушила война? Ее гибель стала бы для него страшной катастрофой. Куклы и игрушки подарили ему такое счастье, что он не мог даже представить себе дальнейшую жизнь без них. Пусть весь мир рухнет и обратится в прах, он и тогда не прекратит вырезать маленькие фигурки из дерева, склеивать их и раскрашивать своими руками.
Иногда он воображал себя в таком мире, одиноко бродящего среди руин. Он видел Нью-Йорк, каким его показывали в фантастических фильмах: мертвый и безмолвный город, заваленный обломками разрушенных зданий и колонн, засыпанный осколками стекла. Но и в этих условиях он представлял себя сидящим на фрагменте какой-то разбитой каменной лестницы, создающим куклу из палочек, связанных полосками ткани, причем эти полоски он с невозмутимым видом аккуратно вырезал из шелкового платья мертвой женщины.
Кто мог представить, что подобные мысли овладеют его воображением? Кому могло прийти в голову, что сто лет тому назад, блуждая по зимним улицам Парижа он остановится перед витриной магазина, встретится взглядом со стеклянными глазами Бру и страстно влюбится в нее?
Конечно, его род был навсегда прославлен приверженностью к игре, иллюзиям и наслаждениям. Возможно, все случившее не столь уж удивительно. Ему — едва ли не единственному уцелевшему представителю своего племени — пришлось заниматься его историей, и ситуация оказалась каверзной, особенно для человека, никогда не интересовавшегося ни медицинской психологией, ни ее терминологией, для человека, отличавшегося хорошей памятью, но абсолютно далекого от увлечения чем-либо сверхъестественным, человека, чье ощущение прошлого зачастую оказывалось наивным и едва ли не по-детски упрощенным и преднамеренно сводилось к погружению в настоящее и всепоглощающему страху перед такими понятиями, как тысячелетия, эры и геологические периоды. События, происходившие в течение огромных отрезков времени, называемых большими историческими пластами, свидетелем и участником которых ему довелось оказаться, в конце концов с готовностью забывались в процессе осуществления смелых и рискованных идей, чему немало способствовали его немногочисленные, но специфические таланты.
Тем не менее, он все же продолжал составлять и изучать историю своего рода, скрупулезно фиксируя все сведения о себе самом. А вот что касается предсказания будущего, то в этом искусстве он не отличался выдающимися способностями — по крайней мере, так ему казалось.
До его ушей донеслось тихое жужжание. Он знал, что эти звуки производят спирали, проложенные под мраморным полом и медленно нагревающие воздух в комнате. Ему представлялось, будто он способен слышать тепло, пробирающееся сквозь ботинки. Благодаря заботливым усилиям спиралей в башне никогда не было слишком холодно или удушающе жарко. Ах, если бы такой же комфорт можно было создать во всем остальном мире. Если бы можно было в изобилии обеспечить всех пищей и теплом. Его компания тратила миллионы на оказание помощи жителям расположенных за морями и океанами пустынь и джунглей, но кому достается эта помощь и кому она в конечном счете приносит пользу, выяснить никогда не удавалось.
С возникновением кинематографа, а позже и телевидения у него появилась надежда, что войн и голода впредь быть не должно. Увидев их на экране, люди придут в ужас и сделают все, чтобы подобное больше не повторилось. Что за глупая мысль! Напротив, войны разгорались все чаще, от голода страдали целые народы, и конца этому не было видно. Племена сражались между собой на всех континентах. Голодная смерть уносила миллионы. Нужно было срочно принимать меры, ведь сделать предстояло так много. И стоит ли в этих условиях так тщательно и осторожно подходить к проблеме выбора? Почему бы не делать все, что необходимо?
Снегопад начался снова. Снежинки падали на землю — такие крошечные, что их едва можно было разглядеть, — и, едва коснувшись темных тротуаров и мостовых, тут же таяли. Так, во всяком случае, ему казалось. Но эти тротуары и мостовые находились примерно шестьюдесятью этажами ниже, поэтому он не мог сказать с полной уверенностью, что именно там происходило. Полурастаявший снег падал на водосточные желоба и оседал на ближайших крышах. Возможно, вскоре все вокруг станет белым, и в надежно запертой теплой комнате будет казаться, что город за окнами вымер, опустошенный неким поветрием, не разрушившим дома, но убившим все теплокровные существа, которые в них жили, как термиты внутри деревянных стен.
Небо оставалось черным Оно словно бы исчезало — именно это не нравилось ему в снежную погоду. А он так любил небо над Нью-Йорком — недоступную взорам спешащих по улицам людей высокую панораму небес.
— Башни. Ты должен построить для них башни, — вслух сказал он себе. — Создай в поднебесье огромный музей с террасами вокруг. И пусть стеклянные лифты возносят их как можно выше, чтобы они могли увидеть».
И пусть среди множества башен, построенных людьми для торговли и получения прибыли, поднимутся башни для развлечений, призванные доставлять удовольствие и радость.
Внезапно ему в голову вновь пришла мысль, уже не раз его посещавшая и заставлявшая размышлять, строить различные предположения и догадки:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32