Вот, пожалуйста, пеньюар застегнут на три пуговицы. А вчера была застегнута только одна. Причем Майкл уверял, что он не помогал жене в этом.
Но Мона знала, что отчаяние может полностью захватить разум и тогда любая попытка прочесть мысли почти наверняка обречена на провал — они словно скрыты плотной завесой тумана. Было ли то состояние, в котором находилась Роуан, отчаянием?
Мэри-Джейн Мэйфейр, эта сумасшедшая девчонка из Фонтевро, заходила в последний уик-энд. Странница, пират, провидица и гений — достаточно послушать ее рассказы. Но еще и леди, а также — несмотря на весьма почтенный возраст девятнадцати с половиной лет — большая любительница развлечений. А главное — могущественная и грозная ведьма, как она сама себя называет.
— С ней все в порядке, — внимательно оглядев Роуан, объявила Мэри-Джейн и так резко сдвинула на затылок ковбойскую шляпу, что та соскользнула на спину. — Наберитесь терпения. Потребуется, конечно, некоторое время, но эта леди знает, что происходит.
— А это что еще за ненормальная? — резким тоном вопросила Мона. Откровенно говоря, она испытывала симпатию и одновременно необычайное сочувствие к стоящему перед ней большому ребенку, хотя была моложе Мэри-Джейн на шесть лет. Несмотря на жесточайшую нищету, эта благородная дикарка, одетая в купленную в Вал-Марте коротенькую хлопчатобумажную юбку и дешевую белую блузку, которая так туго обтягивала высокую грудь, что на самом видном месте даже отлетела пуговица, держалась великолепно.
Разумеется, Мона знала, кто такая Мэри-Джейн Мэйфейр, обитавшая на руинах плантации Фонтевро, в Байю — на легендарной земле браконьеров, охотившихся на великолепных белошеих цапель только ради их мяса и отстреливавших аллигаторов, которые угрожали жизни взрослых, ибо могли с легкостью перевернуть утлые лодчонки, и не упускали случая сожрать кого-нибудь из детей. Мэри-Джейн принадлежала к числу тех сумасшедших Мэйфейров, которые не сочли нужным перебраться в Новый Орлеан и редко — а то и никогда — не поднимались по деревянным ступеням знаменитого новоорлеанского представительства Фонтевро, иначе известного как особняк на углу Сент-Чарльз-авеню и Амелия-стрит.
Если уж быть до конца честной, Моне до смерти хотелось увидеть Фонтевро и сохранившийся до сих пор дом с шестью колоннами наверху и шестью — внизу, пусть даже его первый этаж был на три фута залит водой. Следующим по значимости желанием было увидеть легендарную Мэри-Джейн — кузину, лишь недавно вернувшуюся «издалека», увидеть, как та привязывает свою пирогу к перилам лестницы или переправляется по стоялой воде через илистый затон, чтобы сесть за руль грузового пикапа и съездить в город за провизией.
Все только и говорили о Мэри-Джейн Мэйфейр. А все потому, что Моне было уже тринадцать и теперь она стала единственной наследницей, имевшей право на распоряжение легатом, а следовательно, могла по своему желанию выбирать, с кем и как строить отношения. Исходя из этих обстоятельств, родственники считали, что Моне должно быть особенно интересно и полезно поговорить с деревенской кузиной, которую считали «блестяще одаренной», «обладающей выдающимися экстрасенсорными способностями» и которая пыталась постичь те же тайны, что и Мона, но делала это по-своему.
Девятнадцать с половиной… Пока Мона лично не встретилась с этим блестящим созданием, она считала, что в таком возрасте уже невозможно оставаться истинно юным душой.
Мэри-Джейн, похоже, стала наиболее интересным открытием, сделанным с тех пор, как они занялись поисками в стремлении собрать вместе всех Мэйфейров. Пожалуй, такое открытие можно назвать предопределенным: они неизбежно должны были наткнуться на пример атавизма в лице Мэри-Джейн. «Интересно, — думала Мона, — что еще выползет из этого болотца?»
При мысли о полузатопленном доме на плантации — великолепном и величественном памятнике греческого Ренессанса, постепенно погружающемся в тину, Моне становилось не по себе. Как это ужасно: обломки известки и глины, с шумом падающие в мрачные воды, рыбы, проплывающие мимо балясин лестничной балюстрады-
— Что, если дом рухнет и похоронит девочку под своими обломками? — волновалась Беа. — Ведь он уже наполовину в воде! Ей нельзя там оставаться. Малышку непременно следует переселить в Новый Орлеан.
— Болотная вода, Беа, — отозвалась Селия. — Болотная вода, помнится, не озеро и не Гольфстрим. Кроме того, если ребенок не понимает, что надо выбираться оттуда и увезти пожилую женщину в безопасное место…
Пожилую женщину…
Воспоминания о последнем уик-энде, когда Мэри-Джейн внезапно появилась на заднем дворе и нырнула в маленькую группку людей, окружившую Роуан, словно попала на пикник, отчетливо сохранились в памяти Моны.
— Я знаю о вас все, — объявила Мэри-Джейн, обращаясь в том числе и к Майклу, который стоял возле стула Роуан, словно позируя для парадного семейного портрета.
Майкл перевел взгляд на новую родственницу и надолго задержал его на лице девушки.
— Я прихожу сюда иногда и смотрю на вас, — тем временем продолжала Мэри-Джейн. — Да-да, я говорю правду. Я приходила и в день вашего бракосочетания. — Она указала на Майкла, затем на Роуан. — В день свадьбы я стояла вон там, на другой стороне улицы, и разглядывала ваших гостей.
Каждую фразу Мэри-Джейн произносила с вопросительной интонацией, словно ожидая в ответ подтверждения со стороны тех, к кому обращалась.
— Тебе следовало прийти сюда, в особняк, — мягко сказал Майкл.
Он внимательно вслушивался в каждое слово, произнесенное Мэри-Джейн. Беда Майкла заключалась в том, что он имел слабость к миловидным девушкам, едва достигшим половой зрелости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32