Ч Этот хмырь, что ли высосал? Смотри, одна фляж
ка до обеда, хотя… Слушай.
Он подошел еще на шаг к вытянувшемуся по стойк
е смирно Арбанову, взял его за плечи, сжал, сминая скатку шинели, тряхнул т
ак, что звякнула ложка о котелок в вещмешке, уперся в лицо жесткими бесцве
тными глазами.
Ч Ты, рядовой Арбанов, будь мужиком. Все через
это прошли или пройдут. Никого не минует. Дай руку.
Арбанов отпустил ремень автомата и протянул л
адонь. Майор сложил его пальцы в кулак, прикрыл сверху своей ладонью.
Ч Как тебя зовут? Сашка? Ну-ка сожми крепче кул
ак, Сашка Арбанов. Еще крепче! Еще! Вот так! Держись, парень. Мать у тебя умер
ла…


2.

Сашка ехал на верхней полке обшарпанного плац
картного вагона. Что-то оборвалось внутри и застыло. По узкому проходу пр
обирались озабоченные дехкане с узлами, в соседнем купе орали пьяные пес
ни запоздавшие афганские дембеля. Пожилая узбечка в цветастом халате ты
кала его в бок сухой рукой, приглашая спуститься к накрытому столу, на кот
ором лежали лепешки, сыр, сушеная дыня, еще что-то. Сашка отрицательно мота
л головой, поворачивался на бок и смотрел через пыльное стекло наружу. За
окном сначала сияла оглушительная летняя жара, ближе к Ташкенту уже отцв
етала торопливая весна, а еще через некоторое время мимо застывшего в Са
шкином представлении поезда побежала назад коричневая, сбрызнутая зел
енью, неприветливая степь. Из утреннего тумана внезапно вынырнул уже сов
сем зимний Гурьев с бабушками, которые бегали под вагонными окнами, шумн
о предлагая какую-то снедь. Но вот и они остались позади.
В Волгограде поезд стоял двадцать минут. Сашка выбрался на заснеженный п
еррон, пробежал по переходу на вокзал, купил заскорузлую кулебяку, бутыл
ку кефира, давясь, затолкал в себя нехитрую еду у буфетного столика и верн
улся в вагон перед самым отходом. Стараясь не встречаться ни с кем взгляд
ом, забрался на место, лег и закрыл глаза. Поезд дернуло, вагоны заскрипели
и покатили. На изгибе путей у кургана в окне мелькнул тепловоз, затем сумр
ак сгустился, и больше видно ничего не было. Сашка лежал на животе, ощущая
правой щекой каждое вздрагивание состава, и старался не шевелиться, чтоб
ы боль не разорвала его на части. Колеса стучали, за бледной занавеской ме
лькали огни полустанков, но боль не уходила. Она накапливалась. И когда, по
дтягивая колени к груди, он уже начинал задыхаться, все та же сухая жестка
я рука пожилой узбечки коснулась его затылка и стала медленно гладить ко
роткие волосы. Усталый голос прорезался через плацкартный полумрак и не
знакомыми словами принялся объяснять простые и понятные вещи, успокаив
ая и жалея. Слезы наконец выкатились из глаз, и боль утихла.
Проснулся он рано. Узбечки уже не было. Внизу, заставив узкое купе корзина
ми, сидели две немолодые женщины. Они старательно завтракали, вяло перер
угиваясь с солдатами, которые с похмельными лицами тоскливо шатались по
вагону. До Москвы было еще далеко, но народ уже собирался. Сашка спустился
вниз, свернул матрац, осторожно ступая между корзин, сел у окна и устремил
взгляд на появляющиеся из-за придорожных кустов белые поля, покрытые гря
зными пятнами ранней весны.
Он был растерян. Сквозь горе отчетливо проступало одиночество. Кроме тет
ки у него не осталось никого. Сашка чувствовал, что потеря отца, разбившег
ося на стареньком жигуленке шесть лет назад, по-настоящему отозвалась в
нем только теперь. В тот год обнаружилось, что мать Ч слабое и несчастное
существо, и Сашке пришлось срочно повзрослеть. Он постарался заполнить
собой пустоту, образовавшуюся в их жизни. И последнее время, вплоть до ухо
да в армию прошлой осенью, он думал, что все наладилось. Что горе, захлестн
увшее мать, утихло. Она сама уже не казалась ему похожей на колеблющийся я
зычок пламени. Шесть лет он внушал матери, что его собственное, Сашкино, су
ществование без нее невозможно. Иногда смотрел на ее склоненную голову и
говорил про себя, "ты нужна мне, ты нужна мне". И однажды она почувствовала ч
то-то, подняла голову и сказала: "Я знаю".
Тогда словно счастье вернулось в их дом. Даже Сашкины проводы в армию не б
ыли грустными. Так же как и письма, которые он получал от нее не реже раза в
неделю. И вдруг смерть. Почему?
Он вновь задавал себе этот вопрос, потому что нелепость произошедшего не
давала ему возможности приникнуть к своей боли, сжать ее в ладонях и согр
евать, согревать, согревать. До тех пор, пока она не перестанет биться, пок
а не замрет, не отпустит, не задышит ровно и глубоко. Станет привычной.
Сашка поежился, застегнул пуговицу рубашки, прижался щекой к холодному с
теклу и стал вполголоса читать любимые строчки. Строчки, которые наполня
ли его какой-то особенной музыкой. Добавляли света в хмурое небо. Строчки,
которые не понял бы ни один человек. Строчки, которыми начиналась Книга.



3.

Когда Сашке исполнилось шесть лет, и он стал, по
словам матери, "маленьким взрослым", отец сказал, что знает тайный язык, на
котором не разговаривает ни один человек на земле. В доказательство он п
роизнес что-то певучее, плавное и свистящее, несколько сливающихся звуко
в и тут же объяснил, что так на этом языке звучит предложение сходить в пар
к развлечений и потратить там вполне определенное количество денег. Саш
ка был очарован. Не парком развлечений. Доверенной ему тайной. Правда, мат
ь иногда хмурилась, когда они начинали вдруг шептать друг другу за столо
м какие-то странные фразы, потом это прошло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186