Им нет смысла притворяться.
Заметив Мефа, гигант, радостно ухмыляясь, зашагал к нему. Покрытая жуткими шрамами грудь оказалась на уровне лица Буслаева. Каких шрамов тут только не было – и от копья, и мелко-рваные от бензопилы, и от клинкового оружия, и от разбитого стекла. Практикующий хирург-травматолог обнаружил бы тут для себя массу интересного. Два или три шрама были свежие, но Зигя не заморачивался: они уже зарастали. Самый большой из них – должно быть, от автоматной пули, которая, войдя в грудь, вырвала из спины кусок мяса, Прасковья залепила белым пластырем. На пластыре же написала маркером «ПУФ!».
– Дяди пативные! Дяди жадные! Не хотели, чтобы Зигя на их больсой масыне с синей лампоской катался! Там много разных масинок было, и все с лампосками! – пожаловался великан, заметив, что Меф разглядывает его «ПУФ!».
– Так это вы выбросили из машины английского премьера? – шепотом спросил Меф, смутно припоминая все скандалы последней недели.
– Он сам вышел на перекрестке. Мамоцка казала ему: «Блысь!» – объяснил Зигя.
Буслаев оглянулся. На них смотрело человек десять. Многие с ужасом. Еще бы! Зигя выглядел как гладиатор-убийца. Никто не знал, что таким он становится только под влиянием сознания Пуфса.
– Чего ты пришел-то? – спросил Меф не совсем вежливо.
– Папоцка! Не говоли со мной стлого!.. Тебя зовет мамоцка! – трубно сообщил Зигя, шмыгая носом.
– Я не твой папа!
– Мамоцка говорит: мой! И исе она говорит: низя говорить глупоцти!!! – заявил Зигя.
Рядом нервно хохотнула девица Лада из Подольска, пишущая курсовик по простейшим. Меф часто брал у нее конспекты. Видно, под влиянием простейших почерк у девицы на всю жизнь остался как во втором классе, что Меф чрезвычайно ценил.
Буслаев вздохнул и впредь от своего чада решил не отрекаться.
– В чем дело? Ребятенка не видели? Это мой старшенький! – пояснил Меф.
Желтый шарик Зиги зацепился за щит с расписанием. Переживая, что он лопнет, Зигя резко повернулся, и человек шесть покатились, как кегли. Меф забеспокоился, что Зигя может, испугавшись, ломануться по коридору. Это было чревато последствиями.
– Веди себя хорошо, и я научу тебя делать бомбу из кока-колы и «Ментоса»! – пообещал Меф.
– Папоцка! – повторил Зигя. – Ты цто, оглох? Сколее! Мамоцка буить седиться!
– Она что, здесь? – забеспокоился Меф.
– Возьми меня за руцку! Мамоцка говорит: дети долзны ходить за руцку! Без руцки их мозно потелять! – потребовал Зигя, доверчиво протягивая ему ковшовую ладонь, которая рвала железо как бумагу.
Меф не осмелился посягать на авторитет мамочки. Прасковья сумела сформировать в своем дитятке правильное к себе отношение. Он протянул ему ладонь и позволил сыночку буксировать его за собой. Зигя летел как метеор. Пару раз Мефу казалось: если бы он не переставлял ног, гигант бы этого и не заметил. Они пронеслись по коридору и оказались в дальнем его крыле, у закрытой учебной части вечернего отделения. Здесь, в вечно пустом закутке у технических комнат, обычно ругались, целовались, прогуливали лекции, спешно переписывали бомбы и выясняли отношения.
Меф ожидал, что Прасковья будет ждать его на этаже, и даже прикидывал, не ей ли принадлежал тот взгляд, но Зигя пронесся к последнему холлу со служебным лифтом. Здесь он остановился, отпустил «папочку» и мощным пальцем надавил кнопку вызова.
– Твоя… наша мама нас чего, на улице ждет? – спросил Меф.
Зигя не ответил. Только что он обнаружил, что от его шарика осталась желтая резиновая тряпочка, которую он печально держал за нитку.
– Папоцка! – ужасным голосом крикнул Зигя. На его лице проступила непоправимость несчастья.
– Не надо, сын! Держи себя в руках! – быстро сказал Буслаев, но этим лишь ускорил трагические процессы, зародившиеся в груди у сыночка.
Его сотрясали рыдания. Он схватил Мефа, ощутившего себя бабочкой в руках у препаратора, и стал трясти его, вытирая о него зареванное лицо. Рубашка у Буслаева мгновенно промокла.
– Папочка! Царик бум! Царик бум!
– Куплю новый! Только отпусти! – прохрипел Меф.
Зигя задумался.
– Купи не два-один, а два-много!
Меф еще по прошлому году помнил, что такое Зигино «два-много». Это число начиналось от двух и простиралось в бесконечность.
– И цтобы один был такой вот зелененький! – продолжал мечтать Зигя, уверенно показывая на синюю стену.
Зигя уже успокаивался, когда Меф случайно заметил то, на что прежде не обращал внимания. На шее у гиганта на шнурке висел конный русский дружинник в плаще, занесший над головой меч для страшного удара. Подставка у него была погнута, меч наполовину отломан, и вообще бедняге очень досталось в жизни.
Когда-то Меф находил похожих солдатиков на балконе в детских игрушках папы Игоря. Они вставлялись по двенадцать штук в узкую подставку. Шесть русских с одной стороны, шесть тевтонцев – с другой.
Не подумав, Меф протянул к солдатику руку, но внезапно ноги его оторвались от пола, а сам он только чудом не размазался по стене.
– Мое! Не дам! – Зигя зажал всадника в ковшовой ладони. Маленькие глазки смотрели сердито и подозрительно.
Двери лифта открылись. Меф и Зигя разом повернули головы. Перед ними стояла тонкая и бледная Прасковья в платье таком алом, словно оно было выкроено из парусов Грея. Прасковья смотрела на Мефа. На виске у нее пульсировала голубая жилка. Не выдержав ее пылающего взгляда, Меф опустил глаза и обнаружил, что Прасковья босиком. На ногах – следы чернозема с факультетского газона. Между мизинцем и безымянным пальцем – застрявшая головка одуванчика.
– Одуванчик! – сказал Буслаев, хотя цветок в представлении явно не нуждался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15