И пусть ждут меня к рассвету у церкви.
Священник снова кивнул.
– Вы меня поняли?
– Ждать у храма, – сказал священник.
– А я убежал, – кривя губы выкрикнул Длинный, – прямо в море прыгнул за борт. И к берегу. И сюда. А он... Он тоже с корабля ушел, к холмам.
Хозяина рядом не было. Он словно исчез в сумраке. Священник взял Длинного за руку и повел вниз, к деревням.
Луна бесстрастно наблюдала за всем происходящим, улегшись на гребень скалы. Ей было все равно. Ей было все равно, что там, в мире, освещенном ее светом, делают людишки, было совершенно безразлично, что они списывают на нее чужие грехи, что называют ее то злом, то просто символом.
Ей было наплевать, что поднятые ночным набатом жители Трех деревень пришли с факелами к кораблю, что, обыскав его, деревенские жители нашли полторы сотни мертвых тел, закованных в колодки, и еще три десятка убитых на палубе матросов из команды.
Луна видала и не такое. И давно разучилась удивляться или пугаться. Сверху, с неба, все выглядело мелким и ничтожным. Три крохотных кукольных деревушки, шахматная фигурка замка над впадинкой бухточки.
Полторы сотни зарезанных... Если бы у луны были плечи, она бы ими наверняка пожала, увидев, как чуть в стороне от Трех деревень, всего днях в двух пути для людей, волк рвал горло двенадцатилетней девчонке, ничего не замечая вокруг, не замечая даже людей, бесшумно окружавших поляну, на которой пировал зверь.
О том, что девочке придется умереть, все знали еще с утра. Им об этом сказал Ловчий. Никто и не возражал. Разве что мать немного помялась, прикидывая, что можно из всего этого выторговать для себя и остающихся детей. Многодетным вдовам приходится думать о детях и многим жертвовать ради них.
Оборотень пришел к деревне месяца три назад. За это время успел зарезать с десяток коров и двадцать четыре человека. Большей частью одиноких путников, но и семерых деревенских тоже не помиловал.
Неделю назад в деревеньку прибыл охотничий отряд во главе с самим Ловчим. Вместе с отрядом прибыл какой-то монах и человек от графа. Ловчий и его люди всю неделю шастали вокруг деревни, а сегодня утром Ловчий что-то сказал графскому посланцу, посланец вызвал к себе местного старосту, тот, внимательно выслушав, назвал Паучиху и ее дочь. Одну из девяти.
Привели в дом старосты Паучиху. Дом был лучший в деревне, полностью из дерева, а не глиняный, как у остальных, было две комнаты, в одной, повинуясь окрику старосты, спрятались его домашние, а в другой состоялся разговор с Паучихой.
Ловчий молчал, сидя на ларе возле единственного в доме окна. На скамейке, возле противоположной стены, сидели монах и посланец графа, молодой оруженосец, кажется из простолюдинов. В этих местах выходцы из деревень еще имели шанс за особые заслуги получить рыцарство. И парень очень хотел заслужить. Особые. За поимку оборотня. В последнее время пришел приказ от епископа: оборотней, ведьм, упырей и прочую нечисть не уничтожать, а ловить по возможности и доставлять епископу. И награда за это была достаточно большой, чтобы заставить охотников рискнуть. Хотя как раз Ловчий за деньгами и не гнался.
Ловчий сидел на ларе, покрытом сплетенной из толстой шерстяной нити попоной, и ждал, пока староста выпутается из начала своего выступления и перейдет к делу. Дело, если вдуматься, было обычное и житейское. Имелся оборотень и надвигающееся полнолуние. Некоторые ученые в городах полагали, что оборотень превращается только в полнолуние и само превращение от него не зависит. В полнолуние – да. Не зависит... или почти не зависит, а вот в обычные дни оборотень сам решает – человеком ему ходить или зверем. И пусть эти умники говорят, что им угодно, Ловчий знает точно. За последние годы он насмотрелся этого зверья предостаточно. И охотники его отряда разобрались с несколькими десятками оборотней.
И еще Ловчий знал, что в полнолуние оборотень не сможет противиться запаху девственницы. Как единорог. Тот, бедняга, услышав редкий аромат, выходит и кладет голову на колени девице, а оборотень... Приблизительно то же самое. Только заканчивается кровью. И пока оборотень не насытится – он ничего не слышит вокруг себя. К нему нужно просто подойти и набросить веревку с вплетенными серебряными нитями.
Нужно также уговорить Паучиху.
В селах найти девицу трудно. А найти такую, чтобы она пошла к ночи в лес... Третья дочь Паучихи, пожалуй, согласилась бы. Что-то у нее было с головой не в порядке, настолько не в порядке, что на нее, на Паучихину дочку, даже никто из местных парней не позарился.
– Значит, баба, то есть, это, – сказал староста. – Нужно за мир пострадать, за всю деревню. Он же, проклятый, уже десяток коров задрал, ну и людишек тоже жалко, даже этих, пришлых. А твоя дура...
– Не дура она, – запричитала Паучиха, не меняясь в лице. – Задумчивая она у меня, красавица. Задумчивая.
Ловчий вспомнил пустые глаза девчонки и ниточку слюны в уголке рта и посмотрел на графского оруженосца. Тот только пожал плечами. Свет из единственного окна узким лезвием прорезал сумрак комнаты, освещая положенную вместо стола на козлы старую дверь, остатки еды и сено, которым был устлан пол.
– А мы тебе за это... всем миром, общиной, значить, – староста почесал в затылке.
Много обещать не хотелось, сколько там могла стоить смерть этой дурочки, но что-то отдать придется.
– Кто ж мне поможет, кто за младшенькими присмотрит, в старости мне воды подаст! – с неподвижным лицом заголосила Паучиха и прижала край платка к сухим глазам. – Коровку бы мне... Две. Мои младшие так молочко любят...
Ловчий закрыл глаза. Захотелось сплюнуть, но Ловчий решил сдержаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17