Смастерил их, скорее всего, не Пэрлот, а Гриззард. Сам мастер если и допускал оплошности, то не столь заметные.Красноватые угольки тлели в камине, испуская тепло, которое я ощутил в дверях. Пэрлот поднялся мне навстречу.Я поклонился.– Итак, мы встречаемся снова, Леррис. Или тебя следует называть «Мастер Леррис»? – промолвил он, остановившись у перегородки, отделявшей маленькие сени от мастерской.Я снова поклонился и сделал это от души. Он был настоящим мастером своего дела, и некоторые его изделия, вроде того выставленного в витрине кресла, не только не уступали работам дядюшки Сардита, но, возможно, выполнялись с большим вдохновением.– Не могу не выразить восхищения креслом для гостиной, – промолвил я. – Пожалуй, это лучшее такого рода изделие, какое мне случалось видеть.– Ты это искренне, парень? – спросил он.Я снова кивнул.– Гиззард, кончишь ты торчать тут, как болван? Делать, что ли, нечего? По-моему, детали комода еще не готовы.– Да, хозяин, – пробормотал Гриззард и с недоуменным видом направился к верстаку.– Может, присядешь? – обратился Пэрлот ко мне.– Только на минутку, почтеннейший.Я занял кресло, указанное Пэрлотом, а он сел напротив,– Ну так как, звать тебя мастером?– Никоим образом, почтеннейший. Ты ведь не знал меня и не видел моей работы. Любой недоучка из Фритауна или Спилдара...– Ты не таков, Леррис. Я видел твои изделия; они лучше, чем у любого подмастерья в Фенарде, и умение твое растет. Некоторые вещи сработаны на уровне мастера – скажем, кресло, сделанное тобой в прошлом году для Весселя.Должно быть, у меня поднялись брови.Пэрлот улыбнулся.– Он поинтересовался моим мнением. А я, узнав, сколько он заплатил, сказал, что он может считать эту штуковину украденной у Дестрина и что это – лучшая вещь в его доме, не исключая гарнитура для столовой моей работы.– Ты нам льстишь.– Нет. Не льщу. И Дестрин, бедняга, тут ни при чем. Это – твоя работа. Мне интересно знать, что ты собираешься делать дальше? Прибрать к рукам Дестринову мастерскую и лавку, а его самого оттереть в сторону?Голос его звучал безразлично, но темные глаза так в меня и впились.Я медленно покачал головой:– Порой мне хотелось бы поступить таким образом. Это самое простое решение, но нечестное и неправильное. Во многих отношениях. Я всего лишь подмастерье, и мне предстоит учиться и учиться.Гриззард пытался одновременно и работать, и подслушивать, что давалось ему с трудом.– Бострик никогда не достигнет твоего уровня, – заметил Пэрлот.– Со временем и с опытом он станет неплохим ремесленником.– Может быть, – улыбнулся мастер. – Но не недооценивай себя, молодой человек. Со времени своего приезда ты сильно изменился. Кроме того, есть большая разница между качеством твоих изделий и твоей души, – он расмеялся. – Бедный Дестрин, душа у него прекрасная, но... – Пэрлот пожал плечами.– Не думаю, что можно хорошо работать с деревом, не имея гармонии в душе, – сказал я.– Я тоже, мой мальчик, так не думаю. Но самая распрекрасная душа не является гарантией хорошей работы. Иметь гармонию в душе и быть Мастером гармонии – не одно и то же, – он поднялся и неожиданно спросил: – А что бы ты добавил к тому креслу в витрине?– Ничего. Это твое творение. Другое дело, если бы мне удалось сделать что-то столь же прекрасное, но свое.– Ты и правда так думаешь?Я кивнул.– Ну что ж, Леррис, передай Дестрину мои наилучшие пожелания. И постарайся сделать что можешь, пока ты здесь.Поняв, что разговор окончен, я тоже встал, но перед тем, как выйти на весеннюю улицу, не торопясь, как следует рассмотрел кресло.Сказанное Пэрлотом насчет Бострика вызвало у меня беспокойство. Как бы ни хотелось мне этого избежать, но вскоре следовало поговорить с Бреттелем. Дестрин продолжал слабеть, и все мои усилия могли разве что продлить упадок, XLVI Из оливковой рощи доносятся трели незнакомой птицы. Легкие шаги пересекают посыпанный гравием двор перед кавалерийскими конюшнями.Над дверью конюшни чадит один-единственный укрепленный в держателе факел. Под ним тихо похрапывает юнец в зеленом мундире стражей самодержца.Замедлив шаги, женщина с распущенными по плечам длинными темными волосами смотрит на спящего. На ней простая крестьянская одежда, но за спиной – солдатский вещевой мешок, ремни которого врезаются в упругие мускулы плеч.Она тенью проскальзывает мимо часового в темноту конюшни и на ощупь считает стойла, пока не доходит до третьего.Конь фыркает.– Тихо, тихо, – шепчет она.В полной темноте женщина снимает заплечный мешок и вынимает оттуда два тяжелых пакета со взрывным порошком. Проверив пустые седельные сумы, она осторожно помещает в каждую из них по пакету с порохом и застегивает все застежки.Пройдя во тьме в дальний конец конюшни, она кладет вещевой мешок на пол. Найдут ли его здесь – не имеет значения. Поутру ее отряд выступает в поход против мятежников Фритауна.Еще более тихими шагами она выбирается наружу. Пересекает двор и возвращается в свою комнату. Там, не обращая внимания на лежащую на узкой койке светловолосую женщину, она зажигает свечу, сбрасывает крестьянскую блузу и юбку и погружается в ванну, куда заранее набрала холодной воды.– Кристал... посреди ночи... – бормочет блондинка, садясь и спуская ноги на пол.– Никогда больше... ни за что.– Ты о чем?– Неважно. Видишь там ножницы? – темноволосая указывает на свою койку.– Ну. А что?– Дай-ка их мне.– Но ты ведь не...– Да. Как я сказала, никогда больше, даже ради всего наилучшего.Насухо вытеревшись; она надевает линялое белье.– Но в этом нет смысла.– Есть. Как раз в этом-то и есть.Отрезанные черные локоны падают на пол, и ее губы растягиваются в улыбке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149