Второго, молчаливого, молодого, он не знал, а Сурен Достян, похлопывая его по плечу, говорил:
– Вот мастер необыкновенный. Все умеет делать: сабли, ножи, шкатулки. Молчит, наверное, всю жизнь, – он хмыкнул, довольный тем, что ему это не грозит. – Поэтому все дела и переговоры за него веду я. Вот сделал он для тебя необыкновенное украшение и просит недорого.
Молодой, держась одной рукой за перекинутую через плечо сумку, молчал. Осман подумал, что цены Достян назначает сам и он-то не продешевит, поэтому решил сразу же, как только тот назовет стоимость, сбавить ее наполовину.
Поговорили еще о всяких делах, о погоде, о теплых иссушающих землю ветрах. Осман нетерпения не проявлял. Знал, что торопливость будет стоить ему новых денег. Наконец Сурен, словно бы вспомнив что-то, сделал знак молодому. Тот расстегнул кожаную сумку, бережно вытащил оттуда какой-то сверток и медленно развернул полотно. Много видел красоты на свете старый Осман, но такого великолепия не видел он, ни когда в молодости бывал в Бейруте и Алжире, ни когда в почтенном возрасте посещал Мекку и другие святые места. На всем ожерелье висели маленькие сердечки с вычеканенным на них крошечным дубком. По лицу Османа пробежала волна радости, он подумал: «Ни одна красавица в мире не устоит перед таким украшением. Сегодня будет счастливый день в моей жизни».
– Нравится? – попытался определить по его глазам цену хитрый Достян.
– Сколько? – хриплым от волнения голосом спросил Осман.
Купец чувствовал, что надо не продешевить, взять побольше. Осман не торговался, только покачал головой и медленно отсчитал монеты. Вслед за этим не стал проявлять приличия, быстро встал, небрежно махнул рукой гостям и вышел на женскую половину.
Довольный Достян все хлопал молодого по спине и приговаривал:
– Удача! Это удача, мой дорогой! Хотя ты и сделал замечательную вещь, но я думал, что он не согласится на такую цену. Удача! Сегодня у нас удача! – Потом сразу замолчал, посуровел, зная по собственному опыту, что ничему не надо на этом свете сильно радоваться – накличешь беду.
Они не спеша собрались и вышли во двор, где их ждали две оседланные лошади. Молодой мастер подтянул подпруги, помог взобраться в седло.
Дикий крик раздался в доме:
– Андрию! Ты чуешь меня?
Голуби, сидевшие на плоской крыше, взметнулись вверх, залаяла собака, захрапели взнузданные кони.
– Мария! Мария! Я йду до тэбэ! – кинулся к дверям дома молодой мастер.
– О господи! Он заговорил! Куда ты? Туда нельзя! – запричитал сидевший на коне Достян. Но его напарник уже исчез в дверях женской половины.
Сурен неловко сполз с коня и остолбенел: из дверей, пятясь, вышел молодой мастер, он нес на руках молодую красавицу, а та, обнимая его, громко шептала:
– Андрий, Андрию! Я чекала тебя! Я знала, милый, коханный!
Дом, казалось, вымер, хотя еще десять минут назад в нем было много людей.
– Вот так штука, – пробормотал старый Сурен. – А ты не перепутал, сынок, это действительно твоя любимая? – сказал он, мешая русские и украинские слова и уже сердцем чувствуя большую радость и беду вместе.
– Да, это мой Андрий, – обнимая его, говорила соскользнувшая на землю красавица.
Красивыми женщинами старый Достян не увлекался – мешали торговле. Но цену им знал, понимал, толк в красоте. Эта могла затмить тех, кто услаждал богатейших и славнейших вельмож Порты. Правда, почему-то ее шея была склонена к плечу и она смотрела на него как бы сбоку, откуда-то из другого мира.
– Она моя невеста, – по-армянски быстро заговорил молодой. – Еще давно мы поклялись, что будем молчать, если нас разлучат беды и несчастья. И будем искать друг друга, пока не найдем. Горе пришло к нам десять лет назад. Нас захватили в плен и продали. Я искал ее десять лет. Я ездил по Крыму и Турции, Валахии и Кубани. Я делал украшения, где чеканил наш знак: сердце с дубом. И вот… вот… – Он обнял свою Марию и тревожно обернулся.
– Что с Османом?
– Я вырвал у него саблю, которой он хотел зарубить меня, и стукнул его плашмя по голове. Нам надо бежать…
Старый Достян вздохнул и забормотал слова какой-то молитвы, потом вздохнул еще раз и повернулся к Андрею.
– Сынок, мне уже не так много осталось на этом свете. Бери коней и скачи вверх по улице, до поворота на Каса-мечеть, там будет тропка, по которой вы через полчаса будете на плоскогорье. Там спросите дорогу у доброго старого пастуха – татарина Ахмета. Не бойтесь его, он хороший человек, он не любит крови. И дальше скачите на север до Гнилого моря. Перейдите его, и, может быть, вам повезет, вы проберетесь к своим. Да возьми еще вот это, – и он положил в его карман недавно полученный из рук Османа кошелек. Андрей пытался отвести руку.
– Не надо. Вы и так спасли мою жизнь. Выкупили. Сделали членом семьи.
– Бери, бери! – Сурен знал, что этот металл поможет пройти по степям и городам, ущельям и даже непроходимым тропам.
Он перекрестил молодых. Завернутая в шаль, со щелками для глаз Мария и Андрей в обычной восточной одежде быстро поскакали со двора. Сурен искоса посмотрел им вслед и сделал шаг вперед, к дому. Дверь скрипнула, опершись одной рукой о притолоку, в ее проеме встал Осман, другая рука зажимала ожерелье. Он долго и невидяще смотрел на Сурена, а потом вздрогнул и закричал:
– Шайтан! Ублюдок! Ты украл у меня солнце! – И рухнул, звякнув золотыми сердечками с вычеканенными на них дубками.
Дом наполнился звуками и людьми.

СОЛДАТСКИЙ СЫН АКАДЕМИИ

Василий Зуев приложил согнутую ладонь ко лбу и долго вглядывался в даль, где уже едва различимо пылилась повозка его верного спутника – студента Кирьяка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145