Едва дождавшись, когда лорд Лоренс в своей манере сказал «Не кажется ли вам, господа, что сейчас самое время объявить перерыв», журналисты разных стран, толпясь и толкаясь, бросились по лестнице наверх. И были жестоко наказаны за это несерьезное отношение к своим обязанностям. На балконе, на том самом месте, где наметанный глаз уважаемого судьи нашел нечто особенно привлекательное, сидел плотный, краснощекий шотландский генерал. Его толстые, волосатые, красные колени торчали из-под коротенькой юбочки, упираясь прямо в стеклянный барьер.
– На вкус и цвет товарищей нет, – сказал кто-то из наших, утешая разочарованную публику.
Крушинский вполне серьезно закончил рассказ так:
– Мы считаем, что пресса дискриминирована по сравнению с судом: нам не видно, что происходит на балконе. Может быть, вы, Беэн, воспользовавшись своей дружбой с полковником Эндрюсом, попросите его, чтобы он установил косое зеркало, и мы тоже могли бы созерцать то, что видит месье де Вабр.
24. Последняя линия обороны нацизма


Процесс явно подходит к концу, и теперь невольно с особой пристальностью мы приглядываемся к защите. Защитники четырьмя рядами сидят перед скамьей подсудимых, пониже ее и поближе к суду. Внешне это весьма респектабельные господа в традиционных шелковых шапочках и черных длинных мантиях. Впрочем, черные мантии не у всех. Есть фиолетовые, и они говорят о том, что обладатель такой мантии не просто адвокат, но еще и университетский профессор. Их несколько, профессоров. Вообще говоря, здесь собран цвет немецкой адвокатуры.
В первые дни мы все старались понять, как эти люди решились сесть на эти места? Как могли они взять на себя защиту этих извергов и их мерзостных дел, от которых содрогается любое честное сердце? Ведь они же немцы, а их подзащитные свирепствовали прежде всего на немецкой земле, против своего, немецкого, народа, уничтожая немцев сотнями тысяч.
Что может двигать человеком, берущим на себя неблагодарную миссию защищать этих извергов? Карьера? Вряд ли. Нам говорили, что в первые дни процесса адвокат Геринга доктор Штаммер – крупный, величественный старик, которого журналисты для краткости зовут «Слон», ставил перед судом вопрос о том, чтобы ему и всем его коллегам были выданы своеобразные охранные грамоты, гарантирующие их от возможных нападений своих сограждан. Теперь, во всяком случае в гой части Германии, что оккупирована западными державами, где сейчас вот, оказывается, уже снова открыто носят медали за участие в зимнем походе на Москву, необходимость в таких охранных грамотах отпала. Но и карьеры на защите пока не сделаешь… Так что же ими движет? Деньги? Но вряд ли все эти знаменитые юристы ведущие крупные дела не только дома, но и за рубежом, получат за участие в процессе больше, чем они обычно зарабатывают… Слава?… Неужели, защищая международных извергов, можно пожать юридическою славу?
Так что же в конце концов? Ведь те, кому не по душе была роль адвоката дьявола, отказались от этой роли. Ответ на это дал «Слон» в своем первом же выступлении. Он заявил, что все делавшиеся ранее попытки установить наказуемость агрессии оставались гласом вопиющего в пустыне, что подобного рода процессы нужны лишь разъяренной толпе, а не государственным деятелям, умеющим смотреть в будущее.
Словом, лейтмотивом этой не без блеска составленной речи была попытка доказать, что империалистические войны всегда были, есть и будут, и желание наказать за это высоких организаторов этих войн обоюдоостро, ибо после очередной войны те, от имени которых сейчас судят, сами могут оказаться на скамье подсудимых. Этот тезис был брошен через головы суда далеко за пределы суда, далеко за пределы зала судебных заседаний. Рассуждения о правомочности Международного Трибунала судить преступников, о необходимости провести всемирный референдум юристов по этому поводу были лишь гарниром к изящно выраженному, но весьма определенному тезису: господа, не ройте яму другим, сами в нее рано или поздно провалитесь.
Так выступление «Слона» раскрыло истинную надежду и обнаружило позицию защитников. Кажется, после этого Кукрыниксы не без остроумия назвали защиту последней линией нацистской обороны. У западных коллег защитники по ассоциации с названием известной вагнеровской оперы получили более безобидное прозвище: «Нюрнбергские мейстерзингеры». С тех пор как прозвища эти были придуманы, прошло немало времени. Мейстерзингеры в черных и фиолетовых мантиях убедились, что сорвать процесс им не удастся, что попытки скомпрометировать новые международные законы и расколоть единство суда успехом не увенчались. Тогда, и в особенности после фултоновской речи Черчилля, они взяли курс на всемерное затягивание: авось бывшие союзники по антигитлеровской коалиции перессорятся и им уже будет не до приговора.
Осуществляется все это примитивно, грубо, подчас просто нагло. Тут и бесконечные вызовы новых и новых свидетелей, и просьба объявить перерыв или каникулы для сбора новых доказательств, и длительность речей.
Немного в человеческой истории найдется имен, более ненавистных, чем имя Германа Вильгельма Геринга. Разве что сам Гитлер. И казалось бы, кому в голову может прийти на этом процессе, где его преступления лежат прямо на ладони, выставлять этого человека как… противника войны. Да, да, именно противника войны, не больше и не меньше. Но вот поднялся на трибуну доктор Штаммер. На доказательство сего недоказуемого тезиса он и направил своего первого свидетеля генерала Боденшаца. И этот генерал – близкий сотрудник Геринга, так и заявил с трибуны:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105