Дешево. В любое время».
Он ведь здесь не бездельничал. Он тоже работал. Зарабатывал на жизнь.
И заработок этот был настоящим. Ведь при желании виртуальные монеты можно обратить в реальную наличность. И как знать, может, когда-нибудь, когда у него будет приличный доход, именно так он и станет поступать. Ведь есть же люди, для которых игра — прибыльное занятие. Существуют же специальные биржи, где игровое золото можно обменять на любую валюту, есть и сетевые магазины, в которых можно продать ненастоящее барахло за настоящие деньги — за доллары, евро, юани, рубли.
«Когда-нибудь, — заверил себя Волколак, — игра сделает меня богатым».
Главное — двигаться понемногу.
Главное — не спешить.

7
Гудели, ныли голоса.
Ни слов, ни звуков — только ровный, монотонный гул.
И отдаленный лязг. Стальной звон. Постукивание.
Мечи…
Глеб очнулся, дернулся, приподнялся. Огляделся недоуменно, встревоженно.
Он лежал на полу, в углу, на куче тряпья. Над его головой потрескивал факел, ронял огненные капли в прибитую к стене миску с водой. На закопченных потолочных балках колыхались грязно-серые паучьи тенета — словно обрывки сгнивших флагов.
В тесной комнате было полно народу. Испуганные, встревоженные люди сидели, скрестив ноги, полулежали, привалившись к стенам. Кто-то нервно расхаживал, перешагивая через вытянутые ноги, через тела, топча сброшенную одежду, пиная стоптанную обувь.
— Где я? — Глеб пытался вспомнить, как он здесь очутился.
В комнате не было мебели. Голые бревенчатые стены были изрисованы углем — примитивно изображенные человечки сражались на мечах и копьях, стреляли из луков по мишеням, бились врукопашную.
— Что это за место? — Голос Глеба влился в общий гул и потерялся, растворился в нем.
Окон здесь не было. Только обитая железными полосами дверь с маленьким смотровым окошечком, закрытым в данный момент.
— Что происходит? — Глеб, опираясь на стену, встал. Он странно себя чувствовал. Очень необычно.
Это его пугало.
И память… Что-то случилось с его памятью. Ее словно вычистили, обрубили что-то, и культи воспоминаний так мучительно саднили…
«Амнезия», — выплыло нужное слово. И Глеб, не удержавшись, произнес его вслух. Громко. Так громко, что его наконец-то услышали.
— Я — Ирт, — повернулся к нему небритый мужичок средних лет, крепкий, широкоплечий, жилистый, но болезненно-бледный.
— Ты Одноживущий?
— Да, — мужичок кивнул. — Здесь все Одноживущие.
— Но я… Как я сюда попал, ты видел?
— Конечно, Амнезия. Мы же ехали вместе, в одном фургоне. А после Том нас продал.
— Какой Том? — тупо спросил Глеб.
— Ну Том. Работорговец.
— Продал? Нас?
— Да. Мы рабы. И он нас продал. Двоих по цене одного. Кажется, он просто хотел от тебя избавиться.
— Я не могу быть рабом!
— Любой, кто попал в фургон Тома, становится рабом, Амнезия.
— Меня зовут Глеб!
— У меня тоже два имени.
— У меня одно имя! Глеб! Так меня зовут! Глеб! И никак иначе!
— Хорошо. Я понял. Только не кричи. Здесь и без того страшно.
Глеб, сделав над собой усилие, закрыл глаза и медленно сосчитал до десяти. Ирт внимательно смотрел, как шевелятся его губы. — Так ты знаешь, что это за место? — спросил Глеб, чуть успокоившись.
— Говорят, это школа Ордена Смерти.
— Что?
— Здесь Двуживущие под присмотром учителей оттачивают свое мастерство.
— Какой Орден? Смерти?
— Да. Разве ты ничего о нем не слышал?
— Нет.
— Странно, — удивился Ирт. — Об этих людях знают все, их боятся, с ними не связываются. Они убивают Одноживущих. Просто так, безо всякого повода. Они вырезают целые деревни, никого не жалея. В городах они устраивают погромы. Их лица всегда скрыты костяными масками, похожими на черепа. Это страшные люди.
— Значит, мы влипли в историю, — проговорил Глеб и покосился на закрытую дверь, из-за которой доносился приглушенный лязг мечей. — И что будет дальше?
— Скоро нас отведут на арену. И заставят драться с Двуживущими. Так мне объяснили.
— Нам дадут оружие?
— Я не знаю.
— Нас отпустят, если мы победим?
— Мы не победим, — спокойно сказал Ирт. — Они — Двуживущие. Это они всегда побеждают. А мы… Сейчас мы все готовимся к смерти...

8
Трижды, скрежеща, открывалась дверь. И люди вздрагивали, поворачивали головы, замирали напряженно.
В первый раз принесли хлеб. Два ничем не примечательных человека внесли его на большом подносе, поставили у порога и сразу исчезли. Никто не успел как следует их разглядеть, никто не понял, были они Двуживущими или же рабами, как все прочие заключенные.
Потом те же люди принесли воду в деревянных ведрах.
А когда хлеб кончился, дверь открылась в третий раз.
В комнату шагнул высокий человек с костяной маской на лице и с алой повязкой на рукаве черного плаща. Мгновение он стоял неподвижно, и лишь живые глаза в прорезях мертвой маски двигались — тяжелый взгляд скользил по лицам невольников. Медленно поднялась рука, шевельнулся указательный палец:
— Ты…
Круглолицый рябой здоровяк выронил недоеденную горбушку.
— Ты…
Пожилой крестьянин побледнел, привалился к стене.
— Ты…
Долговязый, жилистый парень покачнулся, стиснул кулаки. Рот его перекосился, губы шевельнулись — сперва почти беззвучно. Потом — исторгнув крик:
— Нет! Не пойду!
Человек в маске вмиг очутился возле него — никто и понять ничего не успел, разве один только Глеб. Сверкнула сталь, окрасилась кровью. Крик прервался. Мешком осело мертвое тело, стукнулась об пол безвольная рука, разжался кулак.
— Значит, ты… — обагренный клинок уперся в грудь Ирту.
— И я, — Глеб смял в пальцах хлебный мякиш, поднялся рывком.
Какой смысл оттягивать неминуемое?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22