С т о р и ц ы н. Это ты, Модест? Присаживайся, голубчик… Она всегда беспокоится.
Т е л е м а х о в (вставая) . Ну, не знаю. Дело ваше, у меня и своих Дунь достаточно. Так я поеду, Валентин, а ты уж постарайся не волноваться.
С т о р и ц ы н (обнимая его) . Спасибо, Телемаша, старый друг.
Т е л е м а х о в. Знаю, что совет нелепый, но обязательный… Что у нас сегодня, пятница? Через недельку заеду, поболтаем. До свидания, голубчик. Ты меня не провожай, я еще к Елене Петровне на минутку зайду. До свидания, Модест Петрович. (Уходит.)
М о д е с т П е т р о в и ч. Суровый человек, неприступный человек! Вот такие точь-в-точь судьи у меня были, как в тюрьму закатывали.
С т о р и ц ы н. Он юморист. Они там?
М о д е с т П е т р о в и ч. Да. Сидят.
С т о р и ц ы н. Не уходи, голубчик. Мне работать сегодня не хочется и не хочется, чтобы кто-нибудь сюда пришел. Ты что, старик?
М о д е с т П е т р о в и ч (нерешительно смотрит на часы) . Боюсь я, Валентин Николаевич, относительно поездов.
С т о р и ц ы н. Ах, да брось твои Озерки! Черт тебя там поселил, в каких-то Озерках, мало тебе места в Петербурге. Когда последний поезд, в час? Ну, и успеешь, у меня на диване заснешь – ведь не девица. Оставайся.
М о д е с т П е т р о в и ч (торопливо прячет часы) . Я с удовольствием, Валентин Николаевич, только стеснить боюсь.
С т о р и ц ы н. А какая неловкость вышла с книгой, Модест? Фу, черт, – впечатление такое, будто я хотел похвастаться своим успехом. Ужасно неловко! – я так люблю Телемашу… Про какую это еще тюрьму ты говоришь? Как ты не устанешь повторять одно и то же, старик! Не ты виноват, что дом развалился, а подрядчик, и пора же к этому привыкнуть наконец.
М о д е с т П е т р о в и ч. Хорошо, Валентин Николаевич… А он говорит: я, говорит, хам незнающий, надо мною, говорит, глаз нужен, если надо мною глаза не будет, я могу всю землю разрушить. Вот ведь как он говорит, Валентин Николаевич.
С т о р и ц ы н. Оставь! (Ходит.) Он юморист. Я еще его жену помню, красивая была женщина –беспутная, кажется, или что-то в этом роде.
М о д е с т П е т р о в и ч. Красивее моей бывшей?
С т о р и ц ы н. Твоя, извини меня, была рожа и мещанка, и ты должен радоваться, что она тебя вовремя выгнала. Они там?
М о д е с т П е т р о в и ч. Да, я уже говорил тебе, пьют чай… «Я честная женщина, мне незачем ногти чистить».
С т о р и ц ы н (ходит) . Печально, печально… Странно и печально. Вот он говорит, что каждое сердце устает к сорока годам – неправда это, Модест. Как может устать сердце? – это вздор. Сердце может плакать, кричать от боли, сердце может биться, как в оковах, но усталость! Мне сорок шесть лет, – а иногда тысячу сорок шесть, но с каждым днем жизнь я люблю все больше, работу мою все нежнее… К черту усталость, старик!
М о д е с т П е т р о в и ч. На тебя, Валентин Николаевич, вся Европа смотрит.
С т о р и ц ы н. Не шевелись, старик! Он сед и желт, как пергамент, что понимает он в радости? Он как глухой в опере. Откуда знать ему эту силу внезапных очарований, – радость трагического, – великолепный ужас внезапных встреч, неожиданных открытий, провалов и высот. Усталость! Вообрази, старик, что ты ученый и что ты тысячу лет искал…
Входит Е л е н а П е т р о в н а – высокая, полная дама с бурным дыханием. Лицо ее еще красиво, но очень сильно напудрено. Особенно красивы глаза.
С т о р и ц ы н (подавляя выражение неудовольствия) . Ну что? наконец успокоилась, Елена?
Е л е н а П е т р о в н а (пробуя его голову) . Тебе не лучше?
С т о р и ц ы н (осторожно отводя руку) . При чем же здесь голова! Что у меня – дизентерия, как у грудного младенца?
Е л е н а П е т р о в н а. Не волнуйся. Прокопий Евсеевич сказал, что прежде всего ты должен избегать волнений. Ах, Валентин, я так беспокоюсь! Ну, послушай меня, ну, поедем за границу, ты там отдохнешь, рассеешься. Будем ходить по музеям, слушать музыку…
С т о р и ц ы н. Нет. Мне надо работать, Лена.
Е л е н а П е т р о в н а. Тогда зачем же ты жалуешься?
С т о р и ц ы н. Я не жалуюсь, это тебе показалось.
Е л е н а П е т р о в н а. Тогда не надо жаловаться, если не хочешь лечиться! Ну, не волнуйся, не волнуйся, я уже давно привыкла все делать по-твоему. Но, если тебе лучше, то, быть может, ты выйдешь в столовую: Гавриил Гавриилыч очень беспокоится и хотел сам поговорить с тобой о твоем здоровье.
С т о р и ц ы н. Саввич? Нет, нет, пожалуйста, Лена: извинись и, вообще помягче, скажи, что я немного утомлен.
Е л е н а П е т р о в н а. И княжна пришла.
С т о р и ц ы н (медленно) . Людмила Павловна?
Е л е н а П е т р о в н а. Да, и непременно хочет видеть тебя. Я уже говорила ей, что ты не совсем здоров, но она такая назойливая…
С т о р и ц ы н. Назойливая?
Е л е н а П е т р о в н а. Не придирайся к словам, пожалуйста, у меня и так нервы расстроены. Если хочешь, я пришлю ее сюда, она тебя развлечет. О тех не беспокойся, они люди свои, и я им скажу, что это по делу. Я добрая, Валентинчик?
С т о р и ц ы н (целуя руку) . Но, пожалуйста, извинись, Лена, вообще помягче.
Е л е н а П е т р о в н а. Ах, Валентинчик, я сегодня весь день плачу! Нет, не беспокойся, это я так, у меня ужаснейшие нервы. Будь умницей и не волнуйся, а я сейчас приведу ее. Кажется, девочка не на шутку влюблена в тебя, пожалей ее. Je ne suis pas jalouse…
С т о р и ц ы н (укоризненно и резко). Елена!
Но Елена Петровна уже уходит.
М о д е с т П е т р о в и ч. Людмила Павловна очень гордый человек. Прекрасная девушка!
С т о р и ц ы н (сухо) . Да? Где мой галстук, ты не видал, Модест? Дай скорей, голубчик! Если тебе когда-нибудь захочется сказать настоящую пошлость, то говори по-французски – удивительно удобный язык. И если тебе случится когда-нибудь захворать, Модест, то скрывай это так, как будто ты убийца и кого-нибудь зарезал…
У дверей Елена Петровна и княжна.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4