Ромео, если вы еще об этом заговорите, клянусь, что я собью вас с ног и немедленно уеду в США. Ясно?
– Ясно!
– Теперь имейте в виду, что я не пойду к вам обедать, но вы позвоните синьоре Тарчинини, чтобы она вместе с вами отобедала со мной в ресторане Филиппи на виа Каттеано, где я буду ждать вас в восемь. Если вы откажетесь, даю вам слово, что напьюсь... и тогда покажу этому проклятому городу, где раки зимуют!
Тарчинини встал и изрек с преувеличенной торжественностью:
– Синьор Сайрус А. Вильям Лекок, моя привязанность к родному городу, равно как и забота об общественном порядке, не оставляют мне выбора: от своего имени и от имени моей жены я имею честь принять ваше приглашение!
Случаю было угодно, чтобы американец, слоняясь по улицам Вероны в ожидании того момента, когда пора будет идти в отель переодеваться к обеду, остановился перед витриной часовщика полюбоваться стенными часами саксонского фарфора. Стрелки этого предмета роскоши показывали без четверти шесть. Этот безобидный факт вызвал мгновенную реакцию в сознании Лекока, и, не задумываясь о причинах и следствиях своих действий, он кликнул такси и подъехал к виколо Сорте. Служащие Маджина и Хольпса уже выходили. В отличие от прошлого раза, он не боялся пропустить Джульетту. Он знал, что встретит ее.
Они увидели друг друга одновременно. Она свернула, чтобы разминуться с ним, но он успел преградить ей дорогу.
– Джульетта...
– Прошу вас, синьор, и повторяю: оставьте меня в покое!
– Джульетта, я хотел сказать...
– Нам абсолютно не о чем говорить.
– Но ведь...
– Нет!
Свое "нет" девушка выкрикнула так громко, что привлекла внимание сослуживцев. Один из них подошел:
– Что-нибудь неладно, Джульетта?
– Да вот синьор ошибся и не за ту меня принимает...
Лекок сделал последнюю попытку:
– Если в вы выслушали меня...
Молодой человек встал между ними:
– Раз она говорит, что вы ошиблись, синьор, вам лучше уйти.
Сайрус А. Вильям колебался. Его так и подмывало сцепиться с этим нахальным дураком, но что бы от этого изменилось? Он молча повернулся и ушел.
* * *
В ресторане Сайрус А. Вильям заказал спагетти alla hapoletana, угождая тайной склонности четы Тарчинини и желая иметь случай сказать синьоре Джульетте, что она готовит это блюдо куда лучше. Хитрость удалась блестяще, и в благодарность за признание ее кулинарных талантов синьора пустилась в нескончаемый монолог, которого ни scampi fritti, ни piccata di vitello не сумели прервать настолько, чтоб мужчины могли вставить хоть слово. К удивлению американца, Ромео, казалось, не испытывал недовольства, слушая поток речей своей супруги по поводу и без повода. Наоборот, он воспринимал ее слова с улыбкой, то подбадривая каким-нибудь замечанием, когда она выдыхалась, то выражая одобрение, то уточняя какую-либо деталь. Сайрус А. Вильям никак не мог привыкнуть к двойственности своего друга. В Бостоне фараон остается фараоном и вне службы; а здесь они все, казалось, забывали о своей профессии, едва покинув контору. Только к десерту Джульетта притихла. Она дала друзьям перекинуться несколькими фразами, а потом снова завелась. Теперь она принялась за Билла:
– Пишет вам невеста?
Застигнутый врасплох, он чуть не подавился куском pasta frolla, который жевал. Ему пришлось срочно запить ее водой во избежание удушья.
– Последнее время нет... одна телеграмма.
– С ней что-то случилось?
– С чего вы взяли?
– А! Да... Вы знаете, мы больше любим телеграфировать или звонить, чем писать: это быстрее.
– А в Италии наоборот... правда, Ромео? Я тебе, кажется, только раз телеграфировала, когда ты был в Риме на стажировке, а я тяжело переносила беременность.
Смущенный до глубины души, Сайрус А. Вильям должен был выслушать полный перечень физических неудобств, причиненных матери юной Альбой перед появлением на свет. Соседи нашего трио не пропустили мимо ушей ни единого слова ее речи, но, казалось, ничуть не были шокированы. Они даже как будто заинтересовались и Билл готов был к тому, что весь угол ресторана, где они сидели, вот-вот пустится в фундаментальный гинекологический диспут, от первых же слов которого Валерия Пирсон упала бы в обморок, а любой бостонец залился бы краской. Но Джульетта была не из тех женщин, которые цепляются за одну тему.
– Вы ее любите, вашу Валерию?
Такой вопрос! Да еще на людях! Невероятно! Положительно невероятно! Что у этих итальянцев – вовсе стыда нет?
Или они не знают, что Private life – это священная область, куда никто не смеет кинуть нескромный взор? Он чуть не ответил весьма холодно, но синьора Тарчинини улыбалась такой доброй улыбкой, было так очевидно, что она всем сердцем готова порадоваться счастью ближнего, что раздражение его угасло.
– Ну, скажем, я питаю к ней дружеские чувства.
Она удивленно воззрилась на него:
– Дружеские? И этого у вас достаточно, чтобы жениться?
Не ожидая ответа, она, вдруг притихнув, покачала головой:
– С ума сойти... Дружеские чувства! У нас в Италии этого мало, синьор... Никакие дружеские чувства не выдержат детей и каждодневных забот...
Она обернулась к мужу:
– Правда ведь, моя радость?
Чтоб комиссара полиции называли "моя радость" – это так поразило Билла, что он снова чуть не задохнулся, пытаясь заглушить салфеткой приступ смеха. К счастью, Джульетта продолжила разговор.
– Вы, по-моему, славный человек, синьор Лекок, и я хочу предостеречь вас: берегитесь!
– Предостеречь против чего, синьора?
– Если вы женитесь без любви, любовь рано или поздно отомстит вам!
– О, вы знаете, я, может быть, привязан к Валерии гораздо больше, чем кажется!
– Посмотрим!
И, к величайшему удовольствию соседей, она принялась самым серьезным образом экзаменовать бедного Билла, который рад бы был провалиться сквозь землю:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52