Если Марк Гажан действительно удрал за границу, зачем понадобились все эти убийства, как удачные, так и провалившиеся? Нет, кровавая фантасмагория убеждала в том, что муж Эвелин действовал не в одиночку, что в Бордо у него остались сообщники и эти сообщники опасаются, как бы я не узнал, каким образом инженер покинул страну. Очевидно по достоинству оценив профессиональные качества Лафрамбуаза и его знание города и местных жителей, инспектора решили поскорее убрать. И мне давно пора избавиться от пассивности, впрочем, совершенно не свойственной моему характеру и вызванной, как я прекрасно понимал, исключительно тем обстоятельством, что вместо напряженных размышлений о Гажане, и только о нем, я позволил себе чересчур увлечься мыслями о его супруге.
По дороге в больницу я все-таки успел заглянуть в гараж Сальваньяка и сообщить ему, что Лафрамбуаз — вне опасности.
— Тем лучше! Во-первых, потому что он хороший парень, а потом, он нам еще пригодится.
— Послушайте… я бы хотел воспользоваться вынужденным отсутствием Лафрамбуаза и попросить вас заново провести полицейское расследование. Раз инспектор сейчас не у дел, он на нас не обидится.
— Что вы имеете в виду?
— К примеру, вы сегодня же могли бы еще раз допросить соседей Гажанов в Кодране. Эвелин вас не знает, стало быть, даже если бы вы столкнулись с ней нос к носу, волноваться не о чем. Главное — проверить, действительно ли, как написано в полицейских рапортах, в тот знаменитый воскресный вечер кто-то видел, что инженер вернулся домой, взял у жены ключ от гаража и снова уехал. Если не возражаете, встретимся в пять часов вечера в «Бордо».
— Договорились, в пять так в пять.
Как это обычно бывает в больницах, прежде чем пустить меня в комнату больного, сиделка разразилась целым потоком нудных напутствий. Можно подумать, я впервые в жизни навещал раненого товарища! Агенты спецслужб куда чаще отдыхают на больничной койке, чем с удочкой на берегу реки.
Иеремия встретил меня цитатой из Писания, которое, похоже, выучил наизусть:
— «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное».
— Это точно, но попытайтесь все-таки еще немного побыть здесь, с нами, Лафрамбуаз!
— Еще бы! Я вовсе не жажду обрести обещанное Царство, пока сторицей не отплачу тому или той, кто собирался отправить меня туда раньше срока!
— То есть, говоря простым и ясным французским языком, это означает, что вы понятия не имеете, кто именно решил подарить вам на Рождество две-три пули?
— Да, пока я этого не знаю, Тони, но, не беспокойтесь, рано или поздно непременно выясню.
Мы говорили вполголоса, почти шепотом, чтобы тот, кто, возможно, подслушивает под дверью (разумеется, из самых благородных побуждений), не подумал, будто я утомляю больного.
— А теперь, Иеремия, может, расскажете, как было дело?
— Да самым классическим и банальным образом. Естественно, мне бы следовало держаться настороже, но мы, простые полицейские, как-то не привыкли к подобному обращению.
— Слушайте, старина, вы, конечно, самый потрясающий малый на свете, и, хотя мы познакомились совсем недавно, я вас чертовски уважаю и все такое, но, между нами говоря, мне жутко действует на нервы, когда собеседник не желает прямо отвечать на вопрос! Ну, так будете вы по-человечески рассказывать мне, что произошло, или нет?
Моя гневная вспышка, похоже, не произвела на раненого ни малейшего впечатления.
— Сказано же: «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня», — насмешливо изрек он.
— Надеюсь, вы не собираетесь пересказывать мне весь Ветхий Завет?
— Это из Евангелия от святого Матфея, язычник! — хмыкнул Лафрамбуаз. — Просто я не обратил внимания, что за мной уже довольно долго едет какая-то машина и что, когда я собирался войти в дом, мотор заглох. К счастью, у меня пока еще неплохая реакция, но несколько пуль все же попали в цель.
— А что было потом?
— Как — что? Больница… Я был почти в отключке, но не настолько, чтобы не вспомнить, что вы, вероятно, сидите в «Кольце Сатурна» и можете схлопотать такое же угощение. Поэтому я и попросил немедленно позвонить Сальваньяку…
— А почему не мне самому?
— Потому что, если преступники связаны с кабаре, не стоило поднимать там тревогу… иначе они могли бы несколько изменить планы и прикончить вас каким-нибудь иным способом.
— Я, кажется, должен вас поблагодарить?
— Не стоит.
Мы улыбнулись друг другу.
— Когда вас отсюда выпустят, Иеремия?
— Выпустят? Дня через два-три.
— И вы вернетесь домой?
— Черт побери! Надо думать, мне еще очень не скоро разрешат выйти на работу… Как ни жаль, Тони, а, боюсь, теперь вам от меня мало проку.
— Меня гораздо больше заботит ваше намерение торчать дома. Если вас во что бы то ни стало хотят укокошить, вы не сумеете защищаться. Перебирайтесь-ка ко мне в гостиницу, я вас приглашаю.
— Нет, ибо сказано: «Желаю лучше быть у порога в доме Божием, нежели жить в шатрах нечестия».
— О нет! Оставьте меня, наконец, в покое со своим Евангелием!
— Опять мимо, Тони, на сей раз я цитировал Ветхий Завет, псалом восемьдесят третий!
— Иеремия… А вы случайно не знаете, за что вас хотели убить?
Он посмотрел мне в глаза, и я, несмотря на всю незамутненную прозрачность его взгляда, смутился. Ну и странный тип этот неудавшийся пастор!
— Просто-напросто убийца выяснил, что я вам помогаю… Вернее, теперь уже помогал.
— Но, черт возьми, откуда он мог об этом пронюхать?
— От того, кому вы сами сказали о нашем договоре, Тони…
— Но я не…
Я замер на полуслове, вдруг вспомнив, что и впрямь кое с кем поделился радостью, что обрел такого бесценного помощника, как Лафрамбуаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46