- Самум к городу, а мы от
него!.. - раскинув руки, он засеменил по асфальтовой дорожке,
словно по зыбкой паутинке каната. Я поневоле залюбовался им.
Несмотря на разгильдяйский вид, Толик безусловно принадлежал к
категории щеголей. Щегольство ведь вещь условная. С одинаковым
успехом можно щеголять "Мерседесом" на улице и проездным
билетом в трамвае. И то и другое вполне оценят. К щеголеватым
людям я вообще отношусь с симпатией. Все равно как к
декоративным птичкам или рыбкам. Они украшают этот мир, как
могут. Потому что молятся красоте. Я в нее тоже верую. И Толик
верует. Да ему и нельзя не веровать. Он не выше метра
шестидесяти и ровно половина женщин взирает на него свысока. В
этом кроется один из парадоксов природы. Ущемленные люди
досконально разбираются в том, в чем ущемлены и обижены. Как
герань за стеклом они тщетно тянутся к солнцу, изощряясь в
бесконечных поисках, доходя до удивительной виртуозности.
Присмотритесь к малорослым и удивитесь. Изящества в них на
порядок больше, чем в длинноногих и великаноподобных. Чувство
независимости и осознания собственного достоинства - вот, что
умудряются они втиснуть в свою неказистую осанку. И успех, как
говорится, налицо. В отличие от сутулящихся верзил они прямы и
свободны. А если стоят, то только в императорских позах -
горделиво отставив ножку, если шагают, то вальяжно и
неторопливо. Вероятно, жизнь к ним не столь великодушна, зато
и обучает большему.
Чувствуя, что в голове расцветают индийские сады, и
павлины, выйдя на лужайку, начинают расправлять свои цветочные
веера, я что-то выкрикнул и осторожно, стараясь не горбиться,
тронулся следом за Толиком. И в точности как он распахнул
руки. Я тоже хотел казаться щеголеватым и красивым. Кажется,
какому-то грузовику пришлось нас объехать. Мы его почти не
заметили.
- А вообще-то к пассиву я отношусь не-га-тивно! - Толечка
по-птичьи замахал руками, но взлететь не сумел. - Ну не нра он
мне и все. Жить надо ак-тив-но! С любопытством и интересом!..
- он заскакал на одной ножке, как девочка, играющая в
классики. - То есть, звоню я, скажем, даме и приглашаю в кафе.
Скажем, в наш отечественный "Исе Креам". Само собой, она
говорит "да" и начинает собираться. А не позвоню, - не будет
ни "да", ни "нет". Вообще ничего не будет.
- Может быть, она будет ждать?
- Возможно! А возможно, и не будет. Я вообще не знаю,
ждут ли они когда-нибудь. Скорее, живут, как живется, а уж
потом называют это ожиданием... Но речь в общем-то о другом. О
том, что она мне не желает звонить. Я звоню, а она, видите ли,
нет.
- Почему нет-то?
- Откуда я знаю! Такая вот, дескать, скромница.
Приглашать, якобы, - на танго или там на тур вальса - обязаны
исключительно мужчины, а не наоборот. То есть, я, собственно,
не против. Не уважаешь эмансипацию - не надо. Но если я болен?
Если у меня лихорадка и температура под сорок? Если мне нужна
помощь и чтобы мягкая прохладная ладонь легла на мой
воспаленный лоб? Что тогда?.. Или я опять должен первым ползти
к телефону?.. Она, видите ли, ждет! Стесняется первой проявить
инициативу!.. Нет, братцы-кролики, это не любовь! Это
пастбище! Нонсенс, как я это называю!
- Почему пастбище-то?
- Да 4  0потому что жуем! Жуем и вечно чего-то ждем!
Не-е-е-т, братва, такая шара у вас не пройдет!
Пронин погрозил пространству пальцем и 4  0принялся
озираться, видимо, не узнавая местности. Я тоже ее не узнавал,
но мне было и неинтересно что-либо узнавать.
- Закурим? - Толик бодро принялся раскуривать пару
сигарет - одну для меня, другую для себя. Уже окутанный
облаком сизого дыма, он вдруг радостно 4  0замычал 4  0и, сорвав с
головы шляпу, подкинул ее в воздух. Головной убор описал
кривую и навечно осел в ветвях придорожной березы.
- И пусть! Не жалко!..
Мы бодро зашагали в неизвестность.
- Может, в ней гнездо кто совьет. Соловей какой-нибудь
или скворец...
- Скворцы в скворечниках живут.
- А чем моя шляпа хуже? - Толик обиделся. - Ничем,
полагаю, не хуже!
Он тут же и раскашлялся.
- Ох, и крепок табачище!
Дело было, конечно, не в табаке. С каждым шагом Толик
становился все более рассеянным. Память просто песком
просыпалась из его ветхих карманов, но с двумя сигаретами в
зубах он выглядел просто восхитительно.
Мы шли, потому что не стояли на месте. Дорога казалась
широкой и 4  0ровной. Шагалось бодро и с настроением. Энергия
Толика мало-помалу 4  0передалась 4  0и мне, о превратностях жизни
думалось 4  0уже свысока, с этакой долей снисходительности.
И все-таки когда старенькую кирпичную пятиэтажку мы
окольцевали в третий или четвертый раз, я, памятуя рассказ
Пронина, решил проявить инициативу и поинтересовался у Толечки
адресом царицы. В ответ он снова достал заветную флягу и,
предварительно поболтав над ухом, протянул мне. Я удивился, но
принял ответ, как должное. Вероятно, Толечка знал, что делает 4,
и два окурка в уголках его губ по-прежнему смотрелись весьма
значительно.
Спирт был все так же горек 4  0горек и зол. С ним не произошло
никаких волшебных изменений. Изменения происходили с нами.
Третий глоток дался мне с необыкновенным трудом. Что-то внутри
отчаянно противилось и всякий раз выталкивало огненную влагу
обратно, отчего я, видимо, добрых полминуты напоминал жабу,
сдувающую и раздувающую щеки.
После незамысловатого тоста, произнесенного вдогонку
выпитому, Пронин наконец-то уделил внимание моему вопросу. А
может быть, созрел ответ. Спирт, стало быть, извлекался на
свет 4  0не 4  0зря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25