- А вы?
- Что я? - На холеном лице Черкизова отразилось искреннее недоумение. - Я, братец ты мой, не Господь Бог. Да и времени у меня нет, чтобы посторонними делами заниматься. А если хочешь начистоту, то я так полагаю: за своими детьми надо зорче приглядывать. И пороть почаще, чтобы не шлялись где ни попадя. А то завели, понимаешь, моду - воспитывать по-японской системе. Вот и получайте результат! Раньше, помню, не цацкались, без сиделок с гувернантками обходились - и ничего, нормальными вырастали. А теперь им и коньки роликовые подавай, и лыжи, и боулинг-центры чуть ли не каждый день!
Матвей оторопело хлопал глазами. С подобной начальственной манерой словесно «наезжать», переводя стрелки и выставляя виновным собеседника, он сталкивался не впервые, однако совершенно не ожидал, что Черкизов прибегнет к подобной тактике в таких щекотливых обстоятельствах. Предательство - явление древнее, но, увы, привыкнуть к нему невозможно. Таким образом, финал коротенькой речи Черкизова прозвучал совсем грозно - чуть ли не на повышенных тонах, и Матвей Плюснин с ужасом сообразил, что его не просто виноватят во всем произошедшем, а самым банальным образом отфутболивают. Во всяком случае, было ясно, что никто в этом кабинете помогать ему не собирается. Твои проблемы, браток, а потому гуляй и дыши в сторону!…
Едва переставляя ноги, Матвей развернулся к двери. Уже взявшись за бронзовую ручку, услышал брошенный в спину небрежный совет:
- В другой раз будь повнимательнее. С ними пожестче надо, без сантиментов…
Сказано это было столь снисходительно и равнодушно, что Матвей отпустил дверную ручку и медленно развернулся.
Словно что-то перегорело внутри. Какой-то предохранитель, спасающий в обыденной жизни, помогающий не превращаться из лояльного гражданина в дикого зверя. Такое с ним однажды уже бывало - случай, о котором он никогда и никому не рассказывал. Тогда Лариса как раз была беремена Машей, они прогуливались во дворе, и пьяная компания, завидев их, начала отпускать шуточки по поводу живота супруги. И было-то им всего лет по пятнадцать - шестнадцать, хотя оболтусы были еще те - и ростом повыше, и в плечах пошире. Матвей наивно попытался усовестить подростков, но получил в ответ столь хлесткую и насмешливую отповедь, что немедленно заткнулся. Слава богу, понял - по словам, по интонации, - кто чего стоит. Если это были бы обычные, хлебнувшие лишку пацанчики, возможно, и стоило бы поговорить, но тут выходил иной расклад. Перед ним оказались опытные мерзавцы. Такие уже и по ходке наверняка имели, и безобидных мужичков успели опустить не по разу. В общем, чувствовалось, - тушеваться «ребятишки» не будут. И не посмотрят ни на его солидный костюм, ни на беременную Лариску. Да и жена стиснула руку Матвея так, что ясно стало - никуда и ни за что не отпустит. Огромного труда стоило изображать тогда спокойствие, хотя внутри бушевало и ревело незнакомое пламя. Матвей пытался шутить, даже припомнил пару шоферских баек, но, в сущности, и сам с трудом понимал, о чем рассказывает. Вернувшись домой, он спровадил жену на кухню, скоренько переоделся и очень кстати «припомнил» о переполненном мусорном ведре.
- Только недолго, - предупредила обеспокоенная Лариска, на что Матвей улыбнулся столь обезоруживающе, что она тут же успокоилась.
Далее же он действовал словно робот - быстро, без лишней суеты, словно наперед продумал каждое свое движение. Ведро сунул в подъезде под лестницу, тут же из дворницкого хлама подобрал обрезок шланга, чуть ли не бегом устремился к близкому скверику. Он и сам в ту минуту не понимал, что же такое с ним творится, но внутреннее пламя следовало тушить, пока оно не сожгло внутренностей, не спалило разум.
По счастью, шалопаи сидели все на той же скамеечке. Четверо нетопырей комсомольского возраста, приголубившие, верно, уже не один пузырь белой. Возможно, следовало что-то им сказать, как-то попробовать устыдить, но в подобную чепуху Матвей уже не верил. Да и не сумел бы он сказать им что-либо внятное. Руки тряслись, в горле от волнения пересохло.
- О! Ферт вернулся… - гоготнул один из подростков.
Второй, сидевший на корточках, лениво повернул голову, а более ничего сделать они не успели.
Это было то самое состояние аффекта, о котором прежде Матвей только слышал в телепередачах. Подобно мельнице, он принялся орудовать шлангом, охаживая спины, руки и головы ошарашенных шалопаев. Возможно, подростки орали, но он ничего не слышал. Первыми же ударами он положил на землю того, что сидел на корточках, а детину, вскочившего было со скамьи, перетянул по лицу с такой силой, что долговязый недотепа тут же скрючился, укрывшись ладонями. И все равно ведь не подумали бежать! То ли диким казалось, что один-единственный лох может окучить такую крутую команду, то ли от выпитого плохо уже соображали. Сопротивляться, впрочем, пытались, хотя и этого Матвей почти не заметил. Страшная штука - шланг, - да еще в руках обезумевшего отца. А тогда он ощущал себя именно отцом, вставшим на защиту жены и ребенка. Пусть несколько запоздало, но тем большую ярость порождало перенесенное унижение. С каким-то чмокающим звуком тяжелая резина впивалась в чужую плоть, а удары по голове тут же выводили противников из строя. Это было удивительно, но весь дворовый квартет он положил носом в пыль в каких-нибудь полминуты. Окровавленный шланг там же забросил далеко в кусты…
Уже смеркалось, его никто не заметил. Да и жена, увидев опорожненное ведро, ничего не заподозрила. Лишь парой дней позже Матвей случайно узнал, что компаху из соседнего двора подобрали лишь поутру и в полном составе препроводили в реанимацию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108