Я уплел чурек, поел сыру, выпил теплой кока-колы.И выехал на маршрут. Глава 12 Злая волшебница Бастинда, поселившаяся в западной части Афганистана, лишилась глаза от некоей таинственной болезни. Ей не пришло в голову заменить его стеклянным. И черную повязку она не напялила. И майку с эмблемой группы «Блэк саббат» не носила, что и к лучшему, иначе она бы сильно подпортила им имидж в глазах фанатов. Если отвлечься от зияющей пустоты глазницы с багровым окоемом, никакое особое безобразие эту мадам не отличало. У нее оказалось ладно скроенное тело, а лицо в молодости можно было, наверное, назвать даже привлекательным.Но она с лихвой компенсировала недостаток физического уродства вонью. Это была самая вонючая в мире представительница женского пола, и, чтобы сделать такое умозаключение, мне вовсе необязательно перенюхать всех женщин мира. Она вся смердела: от ее зловонного дыхания могла бы прокиснуть «кока-кола» в моем багажнике, а постоянно испускаемые ею кишечные ветры позволяли прийти к выводу, что она всю жизнь питалась исключительно тушеными бобами с луком. Готов поспорить, что она в жизни ни разу не мылась, а если бы это и случилось, то все рыбы в окрестных водоемах передохли бы от отравления.— Ты от Амануллы! — Хлопнув меня по спине, она приблизила свой губастый рот к моему уху и начала доверительно шептать. Я успел сделать глубокий вдох и задержать дыхание. — Он мой хороший дружочек! — прошипела она. Английская орфоэпия не позволяет шипеть, зато в афганском языке полным-полно шипящих звуков). — Очень хороший дружочек! Он снабжает меня лучшими кошечками. Сам ведь знаешь, с этими maradoosh каши не сваришь… И мужчинам не угодишь: то у девочек личики уродливые, то у них месячные, то они болеют, то умирают… А частенько у них бывают дурные болезни, и мужчины потом жалуются: то у них член горит, весь в огне, то его точно кислотой облили… Но Аманулла мне всегда присылает самых лучших, самых красивых… Пальчики оближешь! А лучший цветок в моем доме — та девушка, которую мне продал Аманулла.— Одну из них он не должен был тебе продавать. Я приехал ее выкупить.— Я своих девушек не продаю, kazzih.— Но Аманулла хочет сам ее купить. Я его представитель.— Да что ты?Я показал ей письмо.— Видишь? Он заплатит тебе за эту девушку, причем заплатит любую цену, которую ты назовешь. И ты, естественно, знаешь, что Аманулла человек слова, его обещанию можно доверять.— Это так.— Ту девушку зовут Федра Харроу. А может быть, она называет себя Дебора Гурвиц.— Так ты не знаешь ее имени?— Знаю. Одно из этих двух.— Но мне незнакомы эти имена, ни то ни другое, — ответила она, громко пукнув. Я невольно отшатнулся. — Когда они сюда поступают, я даю им всем новые имена. И они привыкают к ним так же хорошо, как и к своей новой жизни. Старые имена им ничего не говорят: старые имена похоронены под новыми именами.— Понятно.— Эти два имени мне ничего не говорят.Тогда я вынул фотографию и показал ее бандерше. Она с интересом подалась вперед, и ее черные патлы хлестнули меня по носу. Ее волосы источали тошнотворный дух. От него у меня заколдобился мозг, не говоря уж о ноздрях. Мои ко всему привыкшие рецепторы обоняния онемели. Я съежился от ее смрада, а она отпрянула от фотографии.— Это та, кто жива! — прошипела одноглазая.Как правило, слышишь не только слова, но и саму мысль, ими изреченную. В противном случае мы бы просто не смогли говорить и одновременно надеяться на взаимопонимание собеседника. Поэтому мне послышалось, что она сказала следующее:— Это та, которая не жива.Что было куда логичнее услышать. Ведь странно даже предположить, что может найтись человек, который взглянет на фотографию и в ужасе отпрянет, поняв, что изображенный на фото оригинал жив. Наша некрофильская цивилизация, вероятно, успешно движется этим курсом, но не настолько же далеко мы уже зашли, ей-богу…Словом, как мне послышалось, она сказала, что Федра мертва.С течением времени человек постепенно превращается в свой отвлеченный образ, начинает играть некую роль в пьесе собственной жизни. Лишь некий психологический шок может заставить тебя сделать переоценку твоего отношения к знакомому или близкому человеку. Помню, моя мама говаривала в штуку, что я сумею оценить ее по-настоящему только после ее кончины. Это она говорила несерьезно. Наверное, она считала слезливую пошлость расхожего клише про любовь к покойникам удачной остротой. Ведь я ее и вправду очень ценил, мы были большими друзьями. Но вот как-то мне позвонила тетушка и сообщила упавшим голосом, что мама умерла. Только тогда я понял, как она была права: я не ценил маму при жизни так, как оценил после смерти.Я спросил:— Эта девушка умерла?Возникла неловкая пауза. А затем на меня извергся словесный поток. Учитывая источаемое ее ртом и заднепроходным отверстием зловоние, надо бы сказать: словесный понос.— Да, да, да, kazzih. Ты прав, ты прав, ты прав! Она умерла, умерла, умерла!— Хватит болтать чушь!— То есть?— «Та, кто жива»! — процитировал я. — В первый момент я не так тебя понял. Когда ты увидела ее фотографию, ты перепугалась. А когда я сказал, что она умерла, обрадовалась… Где она?— Уходи, kazzih!Я расправил плечи и грозно поглядел на нее.— Где она? Почему ты мне лжешь?— Phuc'mi!— Ни за что — даже если бы ты осталась последней женщиной на планете!— Phuc'mi!— Не понимаю! На моем языке, языке далекой заморской страны, эти два слова обозначают нечто вполне определенное. Но я не силен в пушту, и выражение, которое ты произнесла, мне незнакомо.— Мне оно тоже незнаком, kazzih! Так называет себя Та, кто жива!— Ее зовут Федра.— Нет, это ее новое имя. Мы назвали ее так потому, что она только это и повторяет:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56