С этим связана и ее основная идея, и тема.
Тема заключается в том, как развиваются звенья единой цепи рода.
Отдельные отпрыски всякого рода развиваются до положенного им предела и
затем вновь поглощаются окружающей мировой средой; но в каждом отпрыске
зреет и отлагается нечто новое и нечто более острое, ценою бесконечных
потерь, личных трагедий, жизненных неудач, падений и т.д.; ценою, наконец,
потери тех бесконечно высоких свойств, которые в свое время сияли, как
лучшие алмазы в человеческой короне (как, например, свойства гуманные,
добродетели, безупречная честность, высокая нравственность и проч.)
Словом, мировой водоворот засасывает в свою воронку почти всего человека;
от личности почти вовсе не остается следа, сама она, если остается еще
существовать, становится неузнаваемой, обезображенной, искалеченной. Был
человек - и не стало человека, осталась дрянная вялая плоть и тлеющая
душонка. Но семя брошено, и в следующем первенце растет новое, более
упорное; и в последнем первенце это новое и упорное начинает, наконец,
ощутительно действовать на окружающую среду; таким образом, род, испытавший
на себе возмездие истории, начинает, в свою очередь, творить возмездие;
последний первенец уже способен огрызаться и издавать львиное рычание; он
готов ухватиться своей человеческой ручонкой за колесо, которым движется
история человечества. И, может быть, ухватится-таки за него...
Что же дальше? Не знаю, и никогда не знал; могу сказать только, что вся
эта концепция возникла под давлением всё растущей во мне ненависти к
различным теориям прогресса.
Такую идею я хотел воплотить в моих "Rougon-Macquar'ах" в малом масштабе,
в коротком обрывке рода русского, живущего в условиях русской жизни:
"Два-три звена, и уже видны заветы темной старины"... Путем катастроф и
падений мои "Rougon-Macquar'ы" постепенно освобождаются от
русско-дворянского education sentimentale, "уголь превращается в алмаз",
Россия - в новую Америку; в новую, а не в старую Америку.
Поэма должна была состоять из пролога, трех больших глав и эпилога.
Каждая глава обрамлена описанием событий мирового значения; они составляют
ее фон.
Первая глава развивается в 70-х годах прошлого века, на фоне
русско-турецкой войны и народовольческого движения, в просвещенной
либеральной семье; в эту семью является некий "демон", первая ласточка
"индивидуализма", человек, похожий на Байрона, с какими-то нездешними
порываниями и стремлениями, притупленными, однако, болезнью века,
начинающимся fin de siecle.
Вторая глава, действие которой развивается в конце XIX века и начале XX
века, так и не написанная, за исключением вступления, должна была быть
посвящена сыну этого "демона", наследнику его мятежных порывов и
болезненных падений, - бесчувственному сыну нашего века. Это - тоже лишь
одно из звеньев длинного рода; от него тоже не останется, по-видимому,
ничего, кроме искры огня, заброшенной в мир, кроме семени, кинутого им в
страстную и грешную ночь в лоно какой-то тихой и женственной дочери чужого
народа.
В третьей главе описано, как кончил жизнь отец, что сталось с бывшим
блестящим "демоном", в какую бездну упал этот яркий когда-то человек.
Действие поэмы переносится из русской столицы, где оно до сих пор
развивалось, в Варшаву - кажущуюся сначала "задворками России", а потом
призванную, по-видимому, играть некую мессианическую роль, связанную с
судьбами забытой богом и истерзанной Польши. Тут, над свежей могилой отца,
заканчивается развитие и жизненный путь сына, который уступает место
собственному отпрыску, третьему звену всё того же высоко взлетающего и
низко падающего рода.
В эпилоге должен быть изображен младенец, которого держит и баюкает на
коленях простая мать, затерянная где-то в широких польских клеверных полях.
Но она баюкает и кормит грудью сына, и сын растет; он начинает уже играть,
он повторяет по складам вслед за матерью: "И я пойду навстречу солдатам...
И я брошусь на их штыки... И за тебя, моя свобода, взойду на черный
эшафот".
Вот, по-видимому, круг человеческой жизни, съежившийся до предела,
последнее звено длинной цепи; тот круг, который сам, наконец, начинает
топорщиться, давить на окружающую среду, на периферию; вот отпрыск рода,
который, может быть, наконец, ухватится ручонкой за колесо, движущее
человеческую историю. Вся поэма должна сопровождаться опредленным
лейтмотивом "возмездия"; этот лейтмотив есть "мазурка", танец, который
носил на своих крыльях Марину, мечтавшую о русском престоле, и Костюшку с
протянутой к небесам десницей, и Мицкевича на русских и парижских балах. В
первой главе этот танец легко доносится из окна какой-то петербургской
квартиры - глухие 70-е годы; во второй главе танец гремит на балу,
смешиваясь со звоном офицерских шпор, подобный пене шампанского fin de
siecle, знаменитой veuve Cliquot; еще более глухие - цыганские, апухтинские
годы; наконец, в третьей главе мазурка разгулялась: она звенит в снежной
вьюге, проносящейся над ночной Варшавой, над занесенными снегом польскими
клеверными полями. В ней явственно слышится уже голос Возмездия.
12 июля 1919
Пролог
Жизнь - без начала и конца.
Нас всех подстерегает случай.
Над нами - сумрак неминучий,
Иль ясность божьего лица.
Но ты, художник, твердо веруй
В начала и концы. Ты знай,
Где стерегут нас ад и рай.
Тебе дано бесстрастной мерой
Измерить всё, что видишь ты.
Твой взгляд - да будет тверд и ясен.
Сотри случайные черты -
И ты увидишь: мир прекрасен.
Познай, где свет, - поймешь, где тьма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11