Другой вопрос: как Квант был связан с Тламом и Мартелсом? Находился ли он в черепе Тлама, как Мартелс, или он по-прежнему размещался в оболочке в музее, лишь протянув слабое духовное щупальце, связывающее его с туземцем, может быть через посредство Мартелса? Мартелс считал, что такое невозможно, но люди Третьего Возрождения запросто могли вновь развить телепатию в человеке, как в его время были возрождены зубры, тем более, что Квант был сделан носителем гипнотической и проецирующей силы. Квант упоминал какую-то всеобщую взаимность, "в которой Птицы от природы сильны". На _к_а_к_и_х_ законах основывается это явление? Квант, несомненно, их знал, но вывести их с нуля невозможно, по крайней мере, такому скептику, каким был Мартелс до того, как попал в эту эпоху, минус веков двадцать промежуточных обдумываний этой проблемы.
Каковы бы ни были эти законы, они, похоже, сбивали Птиц с толку. В то время как все более и более изнуренное тело человека, в котором жили три сознания, продиралось сквозь колючки, лианы и папоротники, Птицы кружили поблизости, щелкая клювами, пикируя, бранясь, хлопая крыльями, но не приступая к последней смертельной атаке, которую Мартелс - и конечно, Тлам - ожидал ежеминутно. Он чувствовал себя бычком, которого тащат по коридору бойни, неспособным понять, что происходит, уверенным лишь в том, что существа, которых он ранее считал просто причиняющими мелкие неудобства, вдруг почему-то стали злыми.
Квант не помогал, даже не проявлял себя, но слабое самодовольное гудение, как бы пробное вращение механизмов, где-то возле мозжечка Тлама или глубже в стволе мозга говорил Мартелсу, что Квант все еще тут. Конечно, хорошо, с одной стороны, что он не мешал навязанному Мартелсом "Дранг нах зюден"; но в то же время, Мартелс не сомневался, что неистовая ярость, с которой Птицы метались вокруг них, как буря из перьев, каким-то образом связана с присутствием Кванта. В конце концов, ведь Квант сам сказал, что является символом всего, что Птицы ненавидят и боятся. Теперь Мартелс был уверен, что один человек, имеющий только свое собственное сознание, был бы разорван на куски задолго до того, как увидел бы первое, похожее на ворона, существо; тройственное существо уцелело отчасти потому, что Птицы ощущали в нем какую-то странность, вызывавшую одновременно ненависть и желание ее узнать - но не могли этого сделать только с помощью телепатии.
Таким образом он, наконец, добрался до Башни на Человеческих Ногах.
Он не знал размеров музея, в котором очнулся, очутившись в этом мире, но какая-то утечка информации из сознания Кванта, говорила ему, что Башня намного больше. Она была воздвигнута на естественной поляне, такой большой, что ее можно было назвать лугом, занимая ее почти всю своим основанием и полностью покрывая тенью.
Наибольшее впечатление, конечно, производили поддерживающие ее три колонны. Это были очень древние деревья, каждое из которых могло бы само служить внушительной средневековой башней с винтовой лестницей, вырезанной внутри дерева, наподобие виденных Мартелсом в Париже. Но они образовывали вершины почти равностороннего треугольника, а часть их толстых корней выступала над землей. Возможно, именно эти корни, в свое время, и навели на мысль придать опорам форму человеческих ног и ступней, носками наружу, над которыми собственно Башня смотрелась, как чрезмерно длинная прямая юбка. А возможно, Птицы первоначально лишь кольцевали деревья, чтобы остановить их рост, а содрав кору, случайно обнаружили ранее скрытое сходство, усиленное белизной древесины цвета слоновой кости. Сама работа, по-видимому, выполнялась чем-то вроде струга, так как Мартелс заметил длинные плоские следы - метод, хитроумно использованный, чтобы подчеркнуть ровность человеческой кожи.
Сама Башня состояла из закрепленных вокруг деревьев нескольких барабанов одинакового размера, бока которых были сделаны из звериных шкур, тщательно сшитых вместе тончайшим кожаным шнуром. На первый взгляд казалось, что сами шкуры подобраны произвольно, но с расстояния было заметно, что они поднимаются вверх длинными извилистыми линиями, сходившимися наверху сооружения, напоминая стилизованное пламя свечи. Верхушка, однако, не была видна с того места, где стоял Мартелс; эффект в целом, наверняка, лучше всего смотрелся с воздуха.
Даже корпус Башни нелегко было разглядеть сквозь тучи Птиц, постоянно ее окружавших, однако Мартелсу и не дали возможности рассмотреть ее в деталях. Его загнали под колоссальную треногу, прямо в центр, где оказался тонкий центральный столб, из которого торчали спиралью поднимающиеся вверх колышки. Неприятные поклевывания в зад Тлама указывали, что ему следует по ним взобраться.
Колышки не были рассчитаны на человека, а так как по мере подъема становилось все темнее, внимание Мартелса на некоторое время было полностью сосредоточено на том, чтобы не упасть. Вскоре он запыхался и был вынужден присесть на следующий колышек, казавшийся достаточно толстым, чтобы выдержать его вес, опершись руками и ногами на два соседних. Тяжело дыша, он прижался к столбу и колышкам и взглянул вверх.
Над ним находилось что-то вроде бочкообразной вселенной, уходящей в бесконечность, усеянной по краям очень яркими звездочками, почему-то становящимися более яркими при удалении. Их иногда закрывали странные туманности, и все это мерцало. Пространство пересекали расположенные под разными углами полосы света, некоторые из которых исходили от более ярких звезд, другие казались более плотными, будто эту вселенную покрывала видимая размерная рамка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29