Разве же власть может достоверно знать, был ей принесен клеветнический донос или доношение добропорядочного гражданина? Клеветник всегда сумеет так все обставить, что никакое дознание, учиненное властями, ни в жизнь не поможет. Не в законе и властях тут дело, а в сердцах людских. Коли черные у людей сердца, никакой закон и никакая власть не помогут и не спасут от лжи и изветов. Но впрочем, вернемся к нашему канониру.
Был он весьма уважаем и зарекомендовал себя искусным мастером пушечного боя, прозорливым и расчетливым в битве. Сам его светлость герцог Локрианский позвал его на службу и остался так доволен искусством и храбростью сего канонира, что после победы, помимо жалованья и наградных денег пожаловал ему, простому канониру, специально отчеканенную из чистого золота медаль – неслыханный почет! На одной стороне той медали изображен был ангел, трубящий победу, возлежа на облаках, а на другой ее стороне – стреляющее орудие, обращающее в бегство неприятеля, и прославительная надпись по самому краю. Медаль эта висела у канонира дома на самом почетном месте.
Но вот что заметили люди: довольно скоро после возвращения с той кампании с полученной медалью, канонир Ганс-Иоахим Лерке стал отменно гордым и упрямым, и сам поверил в то, что храбрее и искуснее его никого во всем свете не может быть, и не только в артиллерийском искустве, но и во всех прочих делах. Действительно, кто еще может похвастаться такой почетной медалью? Кого цеховое собрание избирало почетным канониром полуденной пушки, за каждый выстрел которой канонир получал от магистрата по одному серебряному талеру из городской казны? И от этого канонир важничал все больше и больше, день ото дня. Так что, как ни жаль говорить худое о действительно заслуженном и уважаемом человеке, но постепенно канонир Ганс-Иоахим Лерке становился все более спесивым и нетерпимым. Он стал поучать людей, как им жить, и намеренно ронять их достоинство, вплоть до того, что он мог, находясь в дурном расположении духа, выплеснуть при всем народе доброе пиво из кружки на землю и заявить, что пивовары не смыслят ничего в своем деле и стряпают помои. Каково все это было людям слушать? И лекари-то лечить не умеют, и кузнецы толкового меча нынче уже не могут отковать, а только зря переводят железо, и все в таком вот духе.
Видать, Господь разгневался на пушкаря за такие вот речи, а может и еще как, но только однажды случилось у Ганса-Иоахима Лерке несчастье. Канонир доверял своему старшему сыну вычищать и заряжать орудие полуденного боя на городской башне, а выстрел всегда производил сам, в назначенное время, то есть ровно в полдень. Но вот однажды канонир раздобрился и сказал сыну, что позволит ему произвести выстрел самому, разумеется в присутствии отца. И вот его сын Райнар надел новый сюртук, начистил свои башмаки дегтем и жиром и причесал волосы с коровьим маслом, и после того как вычистил хорошенько орудие, положил туда увеличенный против обыкновенного заряд пороха, чтобы его первый выстрел из полуденного орудия получился отменно громким. Ганс-Иоахим Лерке в этот момент набивал трубку, и не заметил, что в этот раз в пушку было положено пороху сверх обычной меры. И когда Райнар поднес фитиль к запалу, то пушка, точно, выпалила гораздо громче обыкновенного, но ствол орудия во время выстрела не выдержал и дал крошечную трещину, и вырвавшаяся из этой трещины пороховая струя ударила юного Райнара прямо в лицо, исковеркав и изуродовав всю его правую половину. Райнара отбросило от орудия на несколько шагов и сильно швырнуло на каменные плиты. Пушкарский сын тяжело болел много недель подряд, но не умер, а только вся правая половина его лица после выздоровления осталась покрытой глубокими шрамами синего цвета, и на правом глазу тоже осталось небольшое бельмо.
Случилось это несчастье с юношей всего за полгода до его совершеннолетия. А надо сказать, что в те времена в Брюккенсдорфе в семьях самых почтенных и зажиточных горожан уже была традиция на совершеннолетие сыновей, в числе прочего, делать портрет сына для вешания того портрета на стену, а еще малый золотой медальон с цепочкой, также с миниатюрным портретом, и та традиция существует и поныне. И для этой цели нанимался за немалые деньги искусный художник. Канонир Ганс-Иоахим Лерке, понятно, не захотел быть плоше остальных и изменять традиции и нанял самого видного и дорогого художника, которого титулованные особы часто приглашали в замки для выполнения дорогих заказов, и в церквах он тоже отменно расписывал стены, и даже купола умел покрывать замечательной росписью, да так хитро, что и фигуры на сфере смотрелись как живые, и округлость купола была видна даже еще зримее, чем без росписи. Надо сказать, такое далеко не каждому художнику под силу.
Звали того художника-фламандца Мортимер ван дер Вейден. И надо напомнить, что в те далекие времена ведь не было еще живописцев, отвернувших лицо свое от лика Господня и пробавляющихся ремесленными поделками для украшения зал и альковов, а было во всегдашнем и справедливом почете иконописное искусство. Но сказанный фламандец не только в иконописи был искусен как никто другой, но был еще и живописцем получше нынешних и отменно умел писать портреты. Лица с его портретов глядели, как живые, и говорили о многом в человеке. Люди сказывали, что лет за пять до описываемых событий художник этот был вызван во дворец его высочества курфюрста, где ему было указано проявить свое искусство в полной мере и написать портрет его высочества, да так, чтобы не утомлять его долгим позированием, ибо занятие это утомительное и непочетное, а главное, занимает много времени, необходимого для ведения государственных дел, а также для получения приличествующих особе его высочества удовольствий и наслаждений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12