Вся сельская знать, бывшая на именинах, мучилась животами суток трое. Отец Ипат благополучно отпился огуречным рассолом, пристав перепробовал все средства из походной аптечки Келлера, староста выгонял излишки банным паром, редькой.
А сам хозяин неделю ходил с завязанной шеей и не мог поворотить головы.
- Ямщичок!.. Чертов угодничек! - брюзжал он на попа.

5

На реку Большой Поток наши путники прибыли ранней весной. Могучая река даже в межень достигала здесь трехверстной ширины, а теперь разлилась на необозримые пространства. Острова были покрыты водой, и только щетки затопленного леса обозначали их границы.
Кое-где еще плыли одинокие льдины, иной раз такие огромные, что, казалось, на каждой из них смело могли бы разместиться деревни три-четыре с пашнями и лугами.
На матерых берегах лежали высокие торосы выброшенного льда, отливавшего на солнце цветами радуги.
Картина была привольна, дика, величественна. Скользящая масса воды замыкалась с одной стороны скалистым, поросшим густолесьем берегом, с другой - сливалась с синей далью горизонта. Вечерами ходили вдали туманы, а утренней зарей тянулись седые низкие облака. Когда вставало солнце, всегда зачинался легкий ветерок, и рябь реки загоралась. Ни деревень, ни сел. Впрочем, вдалеке виднелась церковь. Это село Почуйское, откуда поедут в неведомый край Прохор с Ибрагимом-Оглы.
Прохор сделал визит почуйскому священнику. Тот сидел в кухне, пил водку и закусывал солеными груздями.
- А ты не осуждай… Мало ли чего… - встретил он гостя. - Мы здесь все пьем понемножку. Скука, брат. Да и для пищеваренья хорошо. И пищу мы принимаем с утра до ночи: сторона наша северная, сам видишь. А ты кто?
Прохор назвал себя.
- А-а… Так-так… То есть, тунгусов грабить надумали с отцом? Дело. Пьешь? Нет? А будешь. По роже вижу, что будешь… Примечательная рожа у тебя, молодец… Орленок!.. И нос, как у орла, и глаза… - батюшка выпил, пожевал грибок. - Прок из тебя большой будет… Ты не Прохор, а Прок. Так я тебя и поминать у престола буду, ежели ты пол сотенки пожертвуешь…
- Эх, господи! - вздохнул кто-то в темном углу. - Прок, что бараний рог: оборот сделал, да барану в глаз.
Прохор оглянулся. У печки - конопатый мужик лет сорока пяти, плечистый, лысый, вяжет чулки.
- Это Павел, - пояснил батюшка, - слепорожденный. Прорицает иногда. А что, раб божий Павел, разве чуешь?
- Чует сердце. Начало хорошее, середка кипучая, а кончик - оеей!.. - Слепец перекрестился и вздохнул.
- А ты выдыш конца, слепой дурак?! - крикнул Ибрагим. - Шарлатан! Борода волочить надо за такой слова. Чего ребенка мутишь?
- Эх, господи!.. Татарин, что ли, это? - поднял незрячие глаза раб божий.
Батюшка усмехнулся, шепнул Прохору:
- Прохиндей, не верь… Дурачка ломает, - и громко:
- А вот скоро пожалуют сюда с пловучей ярмаркой купцы.
- С пловучей? - переспросил Прохор. - Интересно.


***

Через два дня, на закате солнца, Прохор встречал эту ярмарку. Вдали забелели оснащенные парусами баржи. Течение и попутный ветер быстро несли их к селу. Белыми лебедями, выставив выпуклые груди парусов, они плыли друг за другом.
- Сорок штук… Ибрагим, красиво? - залюбовался Прохор.
Вскоре ярмарка открылась: выкинули флаги, распахнули двери пловучих магазинов. Зачалося торжище.
Все село высыпало на берег. Выезжали из тайги с огромными караванами оленей якуты и тунгусы, по вольному простору реки со всех сторон скользили лодки: надо торопиться окрестным селам и улусам - через три дня ярмарка двинется дальше, за сотни верст.
С ранней весны до поздней осени плывет она на дальний север, заезжает в каждое богатое село и, наконец, останавливается в Якутске. Там все распродается, баржи бросаются на произвол судьбы, и обогатившиеся торговцы возвращаются домой.
Вечером Прохор Громов обошел всю пловучую ярмарку и остановился у самого нарядного магазина. От берега, борт к борту, счалены три баржи. На каждой - дощатые, в виде дачных домов, надстройки. Разноцветные по карнизу фонари и вывеска:
ТОРГОВЫЙ ДОМ ГРУЗДЕВ С СЫНОВЬЯМИ
Прохор вошел в первую баржу-магазин: все полки завалены мануфактурой, сияли
четыре лампы-молнии, покупатели жмурились от ослепительного света, желтый шелк и ситец полыхали от ловких взмахов молодцов-приказчиков. Тунгусы стояли как бы в оцепенении, не зная, что купить, только причмокивали безусыми губами. Пахло потом, керосиновой копотью и терпким каленым запахом от кубовых, кумачных тканей.
Хозяин, глава дома, Иннокентий Филатыч Груздев - седой, круглобородый старик - очки на лоб, бархатный картуз на затылок - едва успевал получать деньги: звонким ручейком струилось золото, серебряной рекой текли круглые рубли, осенним листопадом шуршали бумажки. Шум, говор, крик.
- Уважь, чего ты!.. Сбрось хоть копейку.
- Дешевле дешевого… Резать, нет?
- Гвоздья бы мяе… Есть гвоздье?
- Проходи в крайний…
- А крендели где у вас тут?
Прохор стоял у стены и улыбался. Ему нравился весь этот шумливый торг: вот бы встать за прилавок да поиграть аршинчиком.
- Раздайсь! Эй ты, деревня! - вдруг гаркнул вошедший оборванец с подбитым глазом.
- Прочь, орда! Приискатель прет! Здорово, купцы! - он хлопнул тряпичной шапкой о прилавок, изрядно испугав дородную, покупавшую бархат, попадью.
- Почем? - выхватил приискатель из рук матушки кусок бархату.
- Семь с полтиной… Проходи, не безобразь, - сухо сказал приказчик.
- Дрянь! Дай высчий сорт… Рублев на двадцать, - прохрипел оборванец. - Да
поскореича! Знаешь, кто я таков? Я - Иван Пятаков, - куплю и выкуплю. У меня вот здесь, - он хлопнул по карману, - два фунта золотой крупы, а тут вот самородок поболе твоей нюхалки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49